Аня почувствовала острое разочарование, обиду; в глазах Тоньки мелькнула презрительная злость, – привычки доминирования стремительно возвращались к ней.
– Куда-нибудь – это куда? Нам, синьор, или как вас там, приключений не надо, сами можем кому хочешь приключения устроить! – она решительно вздернула рюкзачок, скомандовала Ане: – Пойдем домой, нас родители ждут!
Лоб Стефана покрылся испариной.
– Нет! – он с трудом подбирал слова. – Вы не так меня поняли! Я хотел бы пригласить вас в кафе. (Тонькина злость медленно таяла, как по ступеням, стекая в настороженность, любопытство, мечтательность). Мы могли бы там отдохнуть, поговорить… Понимаете, я приезжий, я ничего здесь не знаю…
Обида вдруг сменилась растерянностью, надеждой: их приглашают в кафе? В кафе, а не на какую-нибудь скамейку, где они обычно цедили вульгарный джин-тоник, закусывая его орешками из пакетика, и где все время приходилось торопиться и оглядываться – не идет ли кто-нибудь? В кафе, где они смогут, как взрослые, сделать заказ, важно водя пальцем по строчкам меню, и официант будет терпеливо ждать, угодливо склонившись, ловя каждое слово? В кафе, где витает дух беспечности и роскоши, той самой таинственной и вожделенной «дольче вита», где каждое произнесенное слово, каждый жест приобретают глубину и многозначительность, и где никто не посмеет назвать их презрительным словом «малолетка»?..
Куда-то подевались, исчезли все сомнения, тревоги, Аня умоляюще взглянула на подругу. Мечтательность в Тонькиных глазах подернулась рябью, сменилась холодной расчетливостью.
– А что взамен? – ее взгляд снова стал жестким, цепким; Аня почувствовала, как натянулась, вот-вот лопнет невидимая струна (нет! не надо, пожалуйста!).
Будто сдаваясь в плен, Стефан поднял вверх руки.
– Ваше общество, – он улыбнулся любезно, немного смущенно; напряженность исчезла с его лица. — Уверяю вас, только ваше общество. Так я могу надеяться?
Тоненько пискнув, струна провисла; в который раз за сегодняшний день переглянувшись, прочитав мысли друг дружки, подружки, не сговариваясь, кивнули.
Они выбрали место в глубине открытого кафе, совсем еще по-летнему пестрящего разноцветьем зонтов, уселись за столик. Тонька подозрительно косилась на Стефана, то и дело апеллируя к подружке тревожно-потешными гримасками, но Аня делала вид, что не замечает ничего. Приступ малодушия иссяк, странное, непривычное чувство, какое-то нервное, тревожное ожидание, появившееся еще утром, вначале робкое и несмелое, принятое сперва за банальное предвкушение запретных удовольствий, сейчас разрослось, завладело ею целиком. Все обязательно закончится хорошо! Самым что ни на есть Голливудским хэппи-эндом! Она попыталась было покопаться в себе – с чего бы это вдруг такая уверенность? попыталась и ровным счетом ничего не отыскала, – один лишь простор, теплая, солнечная, залихватская беспечность. Угрюмое лицо Тоньки казалось неуместным, вызывало смех и жалость одновременно. Когда по дороге сюда, схватив ее за руку, и прижавшись к ней всем телом, та жарко верещала ей в ухо: «Анька, это маньяк! Клянусь тебе, я знаю! И не иностранец он никакой, прикидывается только, чтобы в доверие войти! Это он сейчас такой хороший, а чуть освоится – сразу за речку пригласит, посмотришь!», она лишь улыбалась, отводила глаза. Что-то должно произойти, что-то хорошее, доброе, светлое! Обязательно должно!