– Пусть лучше так, чем убивать себя прилюдно.
– Зачем же тогда ты согласился на это?
– Я был глуп.
– А сейчас?
– И сейчас глуп.
Я вышел из города и направился в ту часть, которая постоянно засыпалась песком, приносящимся ветром из пустыни. За мной уже направили людей, ибо тётушка тут же сообщила о моих планах. За мной следовали до пустыни, а дальше решили, что возьмут какого-нибудь несчастного, одурманят его абсентом и выпустят на арену, а наивная толпа ничего и не поймёт (а даже если и поймёт, всем попросту будет всё равно – лишь бы зрелище состоялось).
Что же касается меня, то, как только я достиг границы города и пустыни, что-то внутри меня перевернулось. На мгновение я даже поверил, что там действительно меня ждёт злой дух, дабы отрезать мою глупую голову. Но заслышав за спиной сирену и лай собак, я кинулся вперёд по ещё не остывшему песку.
Над головой нависла холодная луна, солнце полностью скрылось за горизонтом, отчего в пустыне стало холодать. Город оказался далеко позади, а впереди меня ждала лишь пустыня, бесконечная пустыня, и, возможно, совсем скоро я сам взмолюсь, чтобы злой дух встретил меня и лишил жизни.
Тьма поглотила всё вокруг, накатил холод, пробежавшийся мурашками по всей моей коже. Вокруг не было ни намёка на то место, где бы я смог провести ночь.
– Неужели я так и умру? – прошептал себе я. – Видимо, это моя судьба, умереть… ладно… пусть лучше так.
Пусть лучше так. Я просто усну на холодном песке и больше не проснусь, чем кромсать себя на глазах у своих знакомых и незнакомых. И я лёг на спину, лицом к холодной луне.
– Ну, ладно, детка, – сказал я ей, – давай, попрощаемся.
И послал ей воздушный поцелуй.
Так бы я и умер, уснул навеки, если кто-то не помешал моим печальным планам. Ушей коснулся звук костра. Когда-то давно, в далёком детстве мы с ребятами разводили костры, пока это ещё разрешено было делать. Хотя я помню, спустившись в кочегарку, я тоже слышал подобный звук. Моя голова лежала на чём-то мягком, не настолько, как подушка, но всё же. Моё тщедушное тело кто-то бережно накрыл пледом. Неужели я умер и явился к матери с отцом? Или, быть может, они мне решили помочь с того света.
Но это были не они. Я вообще сомневаюсь, что тот, кого мне удосужилось увидеть, какой-то степенью относится к человеку. Это был парень лет двадцати семи или тридцати в довольно странных мешковатых одеждах тёмно-синего цвета. Голову его прикрывал толи капюшон, толи куфия, украшенная золотом.