Сначала ставили брезентовые палатки с бочками виски. Потом
расширялись до землянки с доской, брошенной на две бочки, затем
строили уже капитальные здания. Расширялся ассортимент, появлялись
женщины, музыка, приличное освещение, зеркала, эротические картины
на стенах. Жёсткая конкуренция вынуждала всех салунщиков расти над
собой. Только так это и работает.
Я отдал индейцу его пойло, а сам зашёл внутрь итальянского
салуна, на всякий случай передвинув кобуры поближе.
Внутри стоял плотный смог из табачного дыма, воняло дешёвым
бухлом, человеческим потом и чем-то кислым, люди резались в фараона
в зале, плотно окружив один из столов, довольный чернявый бармен
разливал по стаканам виски, наверняка палёный. На стенах висели
реплики картин эпохи Возрождения, те, на которых художники
изображали обнажённые груди Афродиты и тому подобные. Публика здесь
собиралась попроще, скажем так, это было заведение низшего ценового
сегмента.
— Мне нужен ваш главный, — тихо сказал я, выкладывая на стойку
четвертак.
Улыбчивый бармен метнул на стойку относительно чистый стакан,
поставил бутылку мутноватого виски и продолжил заниматься своими
делами, предоставив мне самостоятельно наливать себе выпивку.
Я даже не притронулся к бутылке, ожидая хоть какого-нибудь
ответа. Небритый пьяный ковбой, сидевший слева от меня, угрюмо
повернулся ко мне, жадно глядя на бутылку.
— Это что, мистер, даже не угостите меня? Не уважаете простого
работягу, да? — промычал он.
Правила хорошего тона, мать их дери. Я взял виски и плеснул в
его пустой стакан. Всё равно уже оплачено. Да и простых работяг
надо уважать, какими бы скучными они тебе не казались, на них всё и
держится. Я и сам был таким в своём времени.
— Другое дело, — расплылся в улыбке ковбой. — Выпьем? Или вы
меня не уважаете?
— Как же, уважаю, — сказал я. — Только мне некогда пить. Я ищу
Джироне. Их старших.
— Тогда я и твою порцию выпью, не возражаешь? — ковбой был пьян
вдрызг, и я видел, что он не остановится, пока не отключится. — В
задней комнате они, в покер играют.
— Ага, за моё здоровье выпей, приятель, — сказал я, бросая на
стойку ещё четвертак.
Не знаю, что понесло меня в эту дыру. В самое логово врага,
причём врага беспринципного и коварного. Возможно, я в глубине души
верил, что мы сумеем договориться.