– Да, кстати! – подал голос бармен за стойкой. – А ведь тут вчера к тебе заходили двое. Спрашивали: в каком номере ты живёшь.
Ксавьеро замер, сжав крепко вилку.
– Как они выглядели? – упавшим голосом спросил он, перепугано бледнея.
– Выглядели… Да чёрт его знает. Так на вид – прям, как пуштуны, вроде.
Ксавьеро оцепенел. Раздался звук упавшей на пол вилки.
Бармен, залившись высоким смехом, протянул кулак кубинцу у стойки. Тот стукнул кулаком в ответ, сгибаясь от волн сипящего хохота.
Ксавьеро очнулся и махнул рукой:
– Мудачьё! – выдохнул он, придя в себя. – У тебя, кстати, двадцадки не найдётся? – обратился он ко мне.
Я поискал в кармане купюру и положил на стол.
– Мистер Джексон! Звучит куда уже лучше! – ожил он, сунув бумажку в карман. – Заходи через недельку, отдам и с меня пиво. Ты сам-то откуда?
Я мотнул неопределённо большим пальцем за спину:
– Из даунтауна еду, – пояснил я.
И в этот момент я увидел, как с той стороны витрины на улице какой-то оборванец, замотанный в драный плед, нежно оторвал мой непристёгнутый байк от стекла и, аккуратно ступая, повёл его под уздцы, куда-то под венец вдаль.
Я выскочил на улицу. Догнав фигуру в цветных тряпках, я поравнялся. Фигура вдруг застенчиво изумилась, оглядев велик:
– Святые угодники, да это же не мой велосипед! А где же мой байк? – вибрирующим слегка голоском спросил он осторожно.
Я показ ему возможное направление. Мы расстались друзьями.
Вскочив на велик, я продолжил крутить педали вдоль реки. Бруклин, чёрт возьми, огромен. Промзоны. Продуваемые бризом с океана станции сабвея на столбах. Сады и одноэтажный мир на много миль на восток.
Когда-то здесь в небе над Бруклином случилась крупнейшая авиационная катастрофа. Столкнулись пассажирские «Дуглас» и «Локхид». Обломки сыпались прямо на жилые кварталы. В пожаре сгорела церковь «Огненного Столпа». Название оказалось пророческим! И только Бог знает, какие молитвы посылал небу сэр Эдмунд Хиллари – новозеландский исследователь и альпинист, первым сумевший покорить Эверест. Он умудрился опоздать на рейс и прожил до восьмидесяти восьми лет.
Вскоре за высоким сетчатым забором показалась территория порта – бывшая военно-морская верфь. У причалов сновали жёлтые погрузчики. Над заброшенным сухим доком навис неподвижный ржавый кран. Шум корабельных дизелей иногда перекрывали отрывистые крики. Застоялая гниль морской тины смешивалась с запахом мазута. В двух шагах от забора на небольшом пустыре средь вросшей в траву брошенной техники в маслянистой луже барахтался чумазый селезень. Тоскливый индустриальный пейзаж простирался на несколько квадратных миль.