- Вы закончили, молодой человек? Позвольте ознакомиться? –
протянула руку старшая.
«Француженки» сели плечом к плечу и начали, перешептываясь,
читать сие «произведение». В процессе та, что помладше, несколько
раз, улыбаясь, поглядывала на Зацепину.
- Ну что же… Превосходно! Вот если бы это отобразить на хорошей
старой бумаге, да еще и гусиным пером, а потом – состарить
грамотно! То вполне можно было попытаться продать сей манускрипт
где-нибудь на Сотбис, или – Кристи. Не думаю, что даже у экспертов
возникли бы вопросы. По крайней мере, к содержанию и форме. Любой
лингвист дал бы подтверждение, что данное письмо написано
неизвестным к неизвестной во времена наполеоновских войн. Может
быть – чуть позже! Но не позднее середины девятнадцатого века! –
поставила точку в вопросе старшая дама, горя глазами от
восторга.
- М-да? По форме – понятно, а что там по содержанию? – задумчиво
спросила Алла.
Обе дамы переглянулись, посмотрели на Плехова чуть
зарумянившись, и молодая ответила:
- Письмо весьма личного характера… Если молодой человек даст
разрешение…
- Дам… х-м-м… даю разрешение, только вот… мы же закончили, как я
понимаю? Тогда разрешите, я выйду на улицу и покурю? А вы тем
временем закончите консультацию. Алла! Я подожду тебя возле
парадного…
И Плехов ретировался, не желая подвергнуться воздействию первой
волны эмоций женщины, когда ей огласят содержание его эпистолы.
Он уже успел покурить неподалеку, когда из здания вышла Алла. К
его удивлению, сердитой она не была. Улыбнувшись, спросила:
- Все шутим? Дать бы тебе подзатыльник! Что о нас с тобой могут
подумать эти женщины?
Потом помолчала, прогуливаясь с ним под руку, и негромко
призналась:
- Хотя написал красиво! Витиевато. Сейчас так уже давно не
говорят, что даже расстраивает. Мне понравилось, если они перевели
правильно.
Плехов улыбнулся в ответ:
- Получается, что французский мы проверили. Немецкий проверять
будем?
С немецким пришлось отложить, не было нужного человека. Но и его
проверили через пару дней. Результат был примерно тот же, только
вот дама-лингвист была куда менее приятна, чем «француженки». Она
довольно сурово признала, что данный человек обладает определенными
знаниями по верхне-средне-германскому диалекту. Словарный запас,
его вид, произношение примерно соответствуют середине
девятнадцатого века. А потом желчно добавила: