Да, плоть и кость горела. Тут уже
посерьезнее. Зубы сжимал.
Не сметь кричать, Абелос…
Отдышался, сплюнул.
Ладно, жить можно.
Ударом ноги перевернул гнома лицом
вверх.
Из-за угла выбежал странный старичок
с «магострелом» – магическимружьем.
Бородатый, с неестественно вытянутым
лицом, оранжевыми глазами, громадным длинным носом.
А еще у старичка кожа походила на
древесную кору.
На льняной рубахе были элементы
зелени. Шапка – связка каких-то рогов-деревяшек и игольных
веточек.
– Ильич, – протянул он руку в
приветствии.
Ага, повар «Царицыно».
Пожал.
– Михаил, – безжизненно ответил; боль
никуда не уходила. – Не сочти за оскорбление, но что ты за создание
такое, Ильич?
Одна бровь у него вверх
устремилась:
– Ты чегой-то как из чащи
непроглядной выбрался, Миша? Я леший – это известно
дело.
– Это какое-то лесное создание,
да?
– Ну, надо полагать, все так, – с
важностью кивнул. – Лесное…
– Ты один тут такой или вас
много?
Он магострел перехватил и в
задумчивости «шапку» рогов и веточек почесал.
Меня осенило, возможно это часть его
головы.
– Ну не прям много, но пару дюжин
наберется.
– Деревьев вокруг кстати не
наблюдаю.
– Трындец, как по-хамски,
Михаил. Чего ты на больное давишь? – сразу же завелся
старичок.
Я промолчал. Он хитро глаз
прищурил:
– У меня на кухоньке, – кивнул в
сторону «Царицыно». – Мааа-ааленький садик, рассады
всякие. Так и живем, так и спасаемся. Еще котик есть, ходит вот.
Природа-а, да…
– Понятно.
Ильич подошел поближе к трепыхающемся
гному.
– Ну гульнули иноземцы на земельке
нашенской немного и хорош, – беззлобно леший сказал. – Не все вам
девок портить. Время умирать.
Он навел магострел на голову
гнома. Я остановил его.
– Чего жаба гуманизму задницу жжет? –
недовольно Ильич бурчал. – Так ты борись, нам тут такие ужаленные
не по сердцу. У нас тут «око-за-окошная».
С иронией посмотрел на отрубленные
ноги гнома, потом опять на лешего. Как меня можно было принять за
добросердечника – та еще загадка.
– Хочу, чтобы он еще чуток помучился,
– объяснился и добавил, глядя на бьющие из культяпок струи. – Тем
более, что ему недолго осталось…
– Ааа-а, – понимающе протянул он и в
улыбке расцвел. – Ну добро… Это наоборот по-нашенски.
Разглядывал трепыхающегося
уродца, который даже потеряв две четверти крови цеплялся за жизнь с
матом на устах – и размышлял: а ведь в тех мирах, где жил или
«