– Все.
Ну все – так все.
По дороге к люку, домовой саблю
подобрал.
Мы спустились вниз.
Проходя мимо Кузьмич каждому
поверженному противнику голову сабелькой перерубал.
– Зачем?
– Они любители большие
притворяться, – объяснился он.
– Как утки…
– Какие нахрен утки? –
хмурился Семён. – Опоссумы заморские так делают.
Еще один гуль лежал в пентаграмме.
Его для ритуала расчленили немного. Не знаю насколько это
эффективный метод с такой плохенькой по энергетике жертвой и чего
они вообще добивались.
Нет, заклятье на пентаграмме я вполне
мог прочитать – изменение погоды. Но то ли это что
хотела стайка гулей?
Мы нашли Полинин гроб в капитанской
каюте.
Мощный, из черного дерева, с красной
обивкой с золотым украшательством.
Сняли крышку.
Там гуль лежал, спал. Мирно так,
ручки на сухом сером пузе сложил.
Он один глаз открыл – и тут же
закрыл. Сжался весь:
– Ты чего, скотина гнилая! Тебе по
рангу не положено, – домовой вытянул его вниз, швырнул в угол, а я
прострелил голову.
Вот и все…
Много моровой пыли получить
не вышло.
А с нежитью всегда так. Тем более
многие в воде остались.
Они лезли по борту, а Кузьмич их как
в тире расстреливал. Не работа – песня!
Получилась всего лишь одна мера с
шести гулей.
Зато Кузьмич обвесился пятью
магострелами, боеприпасов набрал – ну и сабелькой остался новой
очень доволен. Стоял при оружии улыбался.
Мы выбрались наверх, и я глубоко
вздохнул морской воздух напополам с гнилью.
Не поймите неправильно… Просто внизу
совсем плохо было. Там будто вонь трупчины напополам с…
трупчиной.
Меня растревожил звук шелеста над
ухом. Глянул вверх – там, будто колибри – синюшный контур
поискового заклинания.
Контр-заклинание второго ранга я
сейчас не слеплю и мне не чем птичку обнулить.
Она болталась и очень громко
шелестела.
– Трындец, – сказал я.
Судя по громкости шелеста,
преследователи были совсем близко…
– За нами хвост.
– Что? Где? – Кузьмич прокрутился на
месте.
Я указал на мотающуюся сверху птичку
поискового заклинания.
Кузьмич похоже с трудом мог ее
разглядеть. Щурился все, задумчиво бороду чесал.
– И кто это балуется?
– Картежники наверняка. Больше и
некому.
Домовой какое-то время молчал,
мрачную морду корчил – потом удосужился спросить:
– Что делать то будем?
Какого-то беспокойства в голосе я не
услышал. Наверняка думает, что после османских гулей