Он облизнул губы, мерзко ухмыльнувшись.
- Ну а после того, как мы вдоволь награбим и изнасилуем всех
женщин, девушек и девочек, сожжём здесь всё к демонам. Никто и не
почешется, если исчезнет такая маленькая деревушка.
- Ты ведь торговец, зачем ты так поступаешь? – пробормотал Кен,
взгляд старика растерянно искал на лице Дорина хотя бы малейший
намёк на шутку, розыгрыш. И не находил. Три трупа свидетельствовали
о серьёзных намерениях купца, а крики, доносящиеся с улицы, только
больше подтверждали его слова.
- Деньги, старик, всего лишь деньги, - развёл руками Дорин. – За
рабов очень хорошо платят, особенно за маленьких и крепких,
способных в дальнейшем стать преданными слугами, выполнять любую
работу. По серебряному за раба, это отличный размен.
- Деньги, - мельник затрясся от слов купца. – Нельзя всё
измерять только ими! Как же честь? Совесть? Где твоя человечность?
Не боишься потерять репутацию?
- А что такое человечность? – деланно удивился Дорин. –
Репутация же не пострадает. Меня здесь не было, Кен. Я приезжал на
пару часов, поздоровался со старым другом и поехал восвояси, не
задерживаясь. В сторону ближайшего городка. И очень потом скорбел,
узнав о разоренном селении и убитых жителях.
- Ты не человек, - выплюнул мельник. – Мерзкое отродье бездны!
Гореть тебе адским пламенем!
- Передавай привет моим сородичам, в таком случае, - рассмеялся
торговец, покачивая стилетом и шагая в сторону старика с
мальчиком.
- Беги отсюда, малыш! – крикнул Кен, выставив перед собой топор.
– Беги со всех ног! И не оглядывайся!
Дорин был уже совсем рядом. Старик замахнулся колуном, но купец
на удивление ловко уклонился от выпада, чуть пригнувшись, кольнул
стилетом в ногу мельника. Побежала кровь.
- Уходи! – повторил Кен, сдерживая крик боли. И Рэн не выдержал.
Резко развернувшись, мальчик побежал прочь.
На деревенской улице творилось невесть что: убитые мужчины,
старики и старухи изломанными куклами валялись тут и там, а
большие, одетые в потрепанную кожаную броню разбойники с весёлыми
улыбками вытаскивали из домов девушек, женщин помоложе и даже
маленьких девочек и развлекались, выплескивая свою похоть,
уничтожая последние искорки человечности и души в
селянах.
Рэн ощущал, как раскалывается от боли голова, мёртвая мать
стояла перед глазами, укоризненно глядя на мальчика, а крики, треск
пламени, медленно пожирающего дальние дома, стоны довольных татей и
лязг стали за спиной смешались в жуткий хоровод звуков, ввинчиваясь
в сознание и подтачивая душу.