– За что ты извиняешься? Сейчас
двадцать первый век. И девушки имеют полное право проявлять инициативу. Тем
более, я тебе благодарен. Мне все понравилось.
Я хотела запротестовать, сказать,
что это не я проявила инициативу, а мой вышедший из строя мозг. Что у меня есть
любимый мужчина, и я никогда ни на кого другого бы не глянула. И что он вообще
мне не нравится… Но вовремя опомнилась. Если бы я начала оправдательную речь,
то на эмоциях так и сказала бы, что он не в моем вкусе, это было бы очень
некрасиво.
А он и, правда, не в моем. Он не был
красавцем, но уверенность в себе и ухоженность делали его привлекательным.
Карие глаза глубоко посажены, отчего взгляд становится тяжелым. Крупноватый нос
и узкие, похожие на лезвие ножа, губы тоже не красили его. К тому же слишком
модный и слишком ухоженный. Похоже, даже маникюр делает. Нет, Пушкин, конечно,
гений и к нему стоит прислушаться. Не зря ж говорил: «Быть можно дельным
человеком и думать о красе ногтей…»
Можно. Только Вадим похоже и к
визажисту нередко заглядывал. Его брови были аккуратно оформлены, кожа ровная,
с легким загаром – или из солярия, или с курорта. И темные волосы уложены так
тщательно, будто он только что с фотосъемок для дорогого мужского журнала. Да и
одежда. Хоть я не разбираюсь в брендах, но дорогие вещи видны сразу. Такой
внешний вид просто обязывает хозяина быть занудным снобом, который с
пренебрежением относится к тем, кто ниже по положению.
Но в поведении Вадима не
чувствовалось выпендрежа столичного франта. Просто некий налет
снисходительности. Может, только по отношению к женскому полу…
И я готова уже была признать, что у
Динки неплохой вкус, как случилось непредвиденное.
Пока мы с Вадимом пили чай, Анчи,
очевидно, еще не очнувшись, как следует, почувствовал нужду. Я даже не
заметила, как он под столом или какими-то партизанскими тропами выбрался из
кухни. Что он сделал дальше, можно только догадаться по канонаде из матерных
слов, которые выдал Вадим, собираясь уходить.
– …!....!…! – непечатные
ругательства слышны были, наверно, на весь подъезд. Он орал, а я сразу не смогла
сообразить, что случилось. – Тварь наглая! И что теперь с этим делать?! Я
пулей выскочила в коридор.
Вадим тряс своим шикарным ботинком
из дорогой кожи какого-то бедного животного. И я поняла размер катастрофы. Я не
отношусь к тем счастливым особам, которые в критический момент начинают
соображать втрое быстрей, чем обычно. Меня же стресс обычно превращает в
суриката, замирающего столбиком при виде опасности. И сейчас я впала в то самое
состояние суриката. Глядя на его искаженное злостью лицо, я сжималась от
страха. Казалось бы, сколько еще можно на меня неприятностей вываливать? Но,
похоже, Судьба считает – сколько нужно, столько и можно.