— Что ж ты, Ванька, наговорил вчера такого врачам? — Из
мыслей о планируемом счастливом будущем на эстраде, в окружении
поклонниц и с солидным счетом, состоящим из авторских отчислений
меня выдернул голос вчерашнего деда. Он протягивал мне стакан с
водой, к которому я благодарно потянулся всем организмом, но не
рассчитал силёнок. Деда это не обескуражило, он приподнял меня,
подложив под спину подушку и напоил.
— Ещё, дядь Паш! А что вчера было, ничего не помню… — Пить
хотелось неимоверно, а дед оказался знакомым, односельчанин, ещё и
сосед практически. Работал он, если верить обрывочным
воспоминаниям, в кузне. А здесь, в районной больнице, где мы сейчас
находились, такое знакомство считай как родственные связи, что тут
же подтвердили слова дяди Паши, принесшего второй стакан.
— А помнишь, Ванька, как я тебя в своём саду драл крапивой? Ох и
поганцем ты рос, это надо же, ветку у яблони обломить и с наглым
видом с неё яблоки обдирать. Лет пять уже прошло, а ты, смотрю,
ничуть не изменился!
Это, я так понимаю — аналог идиомы:«Помню,
помню, как мыл твою обосраную жопку в фонтанах
Баден-Бадена…»Маркер свой-чужой, так что я, по всем
признакам — свой. Извинился, от меня не убудет, а мне с дедом не
только дальше в палате жить, а и в деревне. А он, если полагаться
на то, что я про него знаю и что от него вижу — мужик нормальный.
Да и какой он дед, лет пятьдесят пять максимум. Для меня сейчас и
сорокалетний — дед.
— Извини, дядь Паш, на всю жизнь запомнил! Теперь ни ногой
по чужим огородам!
— Да ты что, Ванька? — Аж опешил кузнец. — Молодой ты
ишшо, крест на себе ставить! У соседей то да, не след по садам
лазить, а вот в совхозную теплицу за огурцами на закуску чего не
залезть?! Пьёте ведь небось уже кумпаниями, да за девками бегаете?
Эх, я в ваши годы…
Сосед погрузился в воспоминания, а я выдул второй стакан и
откинулся на подушку, в блаженстве прикрыв глаза. Полегчало — не то
слово! И надо корректировать свои воспоминания о союзе с
действительностью. Мне тогда, в восемьдесят шестом, всего семь лет
было, а тут в два раза больше. Не успеешь оглянуться, как будет
четырнадцать и заодно — возраст, с которого наступает уголовная
ответственность, по крайней мере, за совершение наиболее
общественно опасных деяний. А где грань между хулиганством и
общественно опасным деянием — определяет суд, самый гуманный в
мире.