– Спокойно отношусь, – ответил Феликс, глядя на светофор.
– А грибы там у меня какие! А какое озеро с рыбкой! Банька сосновая с веничками березовыми. Сразу через это все благодатью наполняешься, чуешь, как жизнь вместе с кровушкой так и течет, так и струится…
– Только ничего мне про кровушку не рассказывай. Съездим как-нибудь в твою благодать всем агентством, устроим рыбалку в бане для укрепления командного духа.
Красный глаз светофора сменился желтым, машина сорвалась с места и понеслась дальше по ночному шоссе.
– Ты куда сейчас? – Старик посмотрел на холодное, словно отполированное, лицо водителя.
– В офис. Зоопарк заберу – надо зверей домой забросить, потом в Михайловское за нашими вернемся.
– А расследовать?
– Что?
– Историю мухинской тещи.
– Догадываюсь я, что там происходит, надо только подтвердить. А если наши расследователи и с такой ерундой не справятся, то грош им цена.
Под желудком вдруг остро резануло. Феликс покосился на сидящего рядом старика.
– Под бардачком панель открой и дай мне, что там найдешь.
Старик кивнул, нащупал панель и открыл холодильное нутро. В глубине, на полочке у самой стенки, лежали небольшая стеклянная бутылка и пластиковый пакет. Никанор достал их. Обе емкости были наполнены какой-то густой красной жидкостью.
– Что так медленно? – раздраженно сказал Феликс, сворачивая на улицу, к особняку.
– А что из этого тебе дать? – притихшим голосом ответил старик.
Феликс бросил взгляд в его сторону и скрипнул зубами, увидав, что старик держит в руках.
– Где орехи?
– Или в тещином доме остались, или в офисе. Здесь только это.
– Мадре миа… – пробормотал Феликс, ударяя по тормозам. Машина остановилась аккурат у калитки особняка, и мужчина выскочил из салона.
– Да не паникуй! – Старик забросил бутылку с пакетом обратно в холодильник. – Я сбегаю, если что, к магазину! Четырьмя лапами скоро обернусь!
Но Феликс не ответил. Он распахнул калитку, быстро пошел по ступеням, но обо что-то запнулся в темноте и пробормотал: «Что тут происходит…», затем воскликнул:
– Ке коньо!
Никанор Потапович не знал испанского языка, но интонации ему было достаточно. Открыв дверцу машины, он поспешил на голос.
– Ке канальяс! – продолжали доноситься из темноты ругательства. – Де путана мадрес!
Когда Никанор подоспел, он увидал, как Феликс, придерживая какого-то человека, лежащего на ступенях, разрывает его рубашку, одновременно пытаясь ему сделать что-то вроде искусственного дыхания.