— Это хорошее качество, — кивнула мне девушка, снова глядя мне
прямо в глаза. — А то некоторые пытаются воспитать из мужчины
ручную игрушку, а потом удивляются, что это за размазня с ними
сожительствует. А насчёт тебя… — она задумалась, и я прям видел,
как она хочет сказать нечто откровенное, но не может себя
пересилить.
— Что насчёт меня? — я попытался помочь ей высказать всё, что
она думает. — У нас сегодня дружеская встреча, можешь говорить, что
хочешь.
— Хорошо, — она усмехнулась, расслабилась и откинулась на спинку
диванчика, обитого красным дерматином. — Думаю, что ты изменился. И
сейчас действительно представляешь то, о чём говоришь. И это
неожиданно, словно по мановению волшебной палочки.
Про эту самую волшебную палочку я потом думал в темноте, лёжа на
своей кровати. А действительно, может быть, я сюда попал с помощью
собственной магии? Очень жаль, что я совсем не помню, как окончился
мой путь в том мире. Это как будто ты напился до беспамятства,
отрубился, а утром не можешь вспомнить, как попал домой, как лёг в
кровать. От кого эта гневная записка на кухонном столе…
С Кумико мы вскоре разошлись по домам, зная, что встретимся уже
утром. Я не возражал, если завтра она сделает выводы и намекнёт мне
уже на полноценное свидание, так как против физиологии не попрёшь.
Но и не сильно расстроился бы, если подобного не произошло, так как
передо мной сейчас стояло гораздо больше задач, чем просто заняться
сексом.
Во-первых, меня хотели уволить. А во-вторых, убить. Или
наоборот? Никогда не умел правильно расставлять приоритеты.
И со всем этим мне предстояло разобраться в самое ближайшее
время. Я не собирался допускать ни первое, ни второе.
Но утро, как оказалось, решило не сильно отставать от
предыдущего дня и подкинуть мне ещё различных тем для размышления.
Я проснулся в шесть утра, пробежался на домашнем эллипсоиде, сходил
в душ и почувствовал себя настоящим японским полицейским.
Менталитет этой загадочной нации начал проникать в моё естество,
словно усваивался вместе с воздухом. Вот уже и поклоны коллегам и
даже не знакомым людям не вызывали во мне отторжения. Уже и весь
этот вычурный японский язык не казался мне чудовищным средоточием
лжи, когда в глаза говорили совсем не то, что думали.
Теперь я понимал, что это всё формировалось веками, потому что
под внешним равнодушием в этих людях прятались тонкие, чуть ли не
по-детски сильные эмоции. И чтобы не раздирать каждый раз свою
душу, они научились отращивать эдакую эмоциональную броню,
состоявшую в том числе и из этикета.