Заболтались до ночи, приняв «для пущего релаксу» по сто грамм
НЗ, в смысле ХО – крепкий коньяк еще пуще развязал язык охотнику, и
тот выложил кучу подробностей своей одинокой жизни.
Спать Аркадий не лег, а завалился – градус опрокинул его на
топчан. Карлайл скромно устроился на широкой лавке, подстелив
хозяйский спальник. Сонно моргая на звезду, что заглядывала в
крохотное оконце, он прокручивал в голове услышанное, привыкал к
настоящему, строил планы на будущее, и в какой-то момент даже
бросил ругать Мигеля, испепеленного в «Гамме» – похоже, что
сегундо, сам того не желая, вывел его на верный путь.
«Светлый путь!» – улыбнулся Рон, и закрыл глаза.
Спал он крепко, и сны ему снились хорошие. Встав рано утром, на
заре, Карлайл снял с гвоздя ружье Панкова, старенький «зауэр
стерлинг», вынул патрон с дробью, и зарядил жакан. Охотник как раз
начинал стонать и ворочаться. Рон навел ствол, почти касаясь дулом
спутанных волос Аркадия, и выжал спуск.
От громкого выстрела зазвенело в ушах. Карлайл, морщась, глянул
на расколотый череп Панкова, и начал собираться.
В новенькой куртке убитого лежал паспорт и аж три «билета» –
охотничий, военный и партийный; в карманах штанов – рублей сто, в
рюкзаке – разные бродяжьи причиндалы.
Полтора литра керосина для лампы пошли на «растопку» – огонь
загулял по зимовью, пожирая и топчан, и стены, и труп.
Рон, щурясь от дыма сигареты, пристроился неподалеку, оседлав
обкорнанный ствол поваленного дерева. Пламя гудело, пожирая
охотничью хижину снаружи и внутри.
Когда прогоревшая крыша рухнула, и файер-шоу пошло на убыль,
убийца встал, закинул на спину рюкзак, да и зашагал к озеру
Тенис.
«Рон Карлайл умер, – скупо улыбнулся он. – Да здравствует
Аркадий Панков!»
Воскресенье, 8 ноября. Вечер
Щелково-40, улица Колмогорова
На весь день «оторваться от коллектива» – великое благо. Надо,
надо хоть иногда побыть одному! Обдумать преходящие моменты жизни
не на бегу, в вечной суете, а спокойно, наедине с самим собой. Да и
просто отдохнуть от лихорадочной круговерти будней! Опять-таки, не
подстраиваясь под детей и подруг, а по своему хотению.
– Что, котяра, жратеньки потянуло? – бодро спросил я Кошу,
красноречиво тершегося об ноги.
Зверюга едва не закивал лохматой своей башкой.
– Лопай! – изрядный ком кошачьего лакомства плюхнулся в
миску.