— Умник, что можешь сказать?
— Он очень сильно напуган, Ник. Прямо дрожит от страха.
— Попробуй его успокоить, только осторожно.
— Уже. Твой рассказ очень помогает. Он слушает и
расслабляется.
— Я для того и рассказываю, — усмехнулся я.
Так же неторопливо я рассказал профессору Лабуалю обо всем, что
случилось со мной в последнее время. Ну, почти обо всем — я же
помнил, что меня слушает не только профессор.
— До сих пор не могу привыкнуть к тому, как все изменилось, —
закончил я. — И дело не в магии. Люди изменились куда сильнее. Мне
повезло снова встретить старого друга.
Я кивнул на Илью, который внимательно слушал мой рассказ.
— А теперь вот повезло с вами. Надеюсь, нам еще удастся
поговорить. Вы расскажете, что случилось с вашим отцом?
— Он погиб, — еле слышно ответил Лабуаль. — Я был совсем
маленьким. Отец отправил нас с мамой к родственникам. А сам… он
занимался своей работой. В последний раз я видел его на
вокзале.
— Он успокаивается, Ник, — предупредил меня Умник. — Но страх не
проходит. Профессор сильно боится чего-то, прямо сейчас.
— Наверное, смерти? — предположил Убийца. — Его же могут
казнить, я правильно понимаю, Ник?
— Правильно, — согласился я. — Но тут что-то другое. Если бы
профессор боялся казни, то не вызвал бы жандармов. Он бы попытался
сбежать.
— Резонно, — подтвердил Умник.
— Расскажите, что случилось на вашей даче, — предложил я
профессору.
— Он не хочет, Ник! — предупредил менталист. — Начал
закрываться.
— Я уже все рассказал следователю, — тихо ответил профессор. — И
Кире Андреевне. Мне нечего добавить.
— И все же, — мягко сказал я. — Расскажите еще раз. Я не стану
пытать вас вопросами или ловить на лжи. И обещать тоже ничего не
буду.
Все-таки, профессор заговорил. Он не добавил ничего
существенного к рассказу Киры. Убитого Алексея Трубецкого он
несколько раз видел на своих лекциях. Даже принимал у него какой-то
зачет.
— Маша познакомилась с ним в ночном клубе, — сказал
профессор.
— Маша — это ваша внучка? — уточнил я.
— Да.
Дальше профессор так же монотонно рассказал о том, как приехал
на дачу, как увидел, что Трубецкой пристает к Маше.
— Я ударил его по голове, — пробубнил профессор, — и оттащил в
подвал. Потом перерезал ему горло.
К этому моменту его рассказа я твердо знал две вещи.
Первое — профессор врал. Его слова звучали заученно, в них не
было и тени искренних эмоций, не было попытки оправдаться.