И Кащей, последний из его смертных сынов, собирался этим
воспользоваться.
Наверх Вий шагал тяжко, неуклюже. На его плечи словно давил груз
прожитых веков. Жутко выглядел Кащей Бессмертный, мало отличался от
ожившего трупа, но батюшка его вовсе на человека не походил. Со
стороны глянешь – то ли медведь-шатун из могилы вылез, то ли
обезьяна какая заморская.
Никто бы не поверил, что некогда это страховидло сияло среди
звезд.
- Я никогда не спрашивал, - вдруг произнес Кащей. – Кем ты был
до божественности, отец?
- Почему тебе стало интересно это именно сейчас? – с шумом
вздохнул Вий. – Я... я плохо помню. То было так давно... и я был
совсем иным... весь мир был совсем иным... Потоп еще не положил ему
конец... волшебство было повсюду... чудеса... иные создания...
нелюди... великаны... тогда их было очень много...
- Но ты сам был человеком? Ответь.
- Человеком... Потому и ты человек... Родился таковым, по
крайней мере... Может, сейчас уж не всякий тебя таковым сочтет...
но ты человек, сын...
Тем временем наверху, в подклете Костяного Дворца, дожидали
своего царя-батюшку Яга Ягишна и старый Джуда. Ведьма и колдун.
Бородатый карлик нетерпеливо сновал по пустым палатам, точил ногти
острыми зубками, в сомнениях поглядывал на зияющий сыростью лаз.
Кащея не было уже долгонько, и Джуду это начинало угнетать.
А вот середульняя из сестер-ведьм нимало не беспокоилась.
Кутаясь в ягу из собачьих шкур, она вертелась перед зеркалом,
любовалась сморщенным личиком.
- Ах, ах, хороша-то как, хороша! – довольно шамкала старуха. –
Любо, премило!.. Век бы глядеть на этакую прелесть, да дела не
позволяют!
- Какие там у тебя дела? – сухо спросил появившийся на лестнице
Кащей. – С Волховичами на пустом месте свориться, да детворой
крестьянской харчеваться? Завязывала бы с глупостями, злыдня
старая. Один раз я тебя спас – вдругорядь могу рядом не
оказаться.
- Да я што, я ништо... – стушевалась Ягишна. – Ты уж не серчай,
Кащеюшка, я ж то так, в шутку больше. А если кто про меня што
сболтнул, так то из зависти, из злобы сердешной. Ты меня знаешь – я
в жизни никому дурного не делала.
Баба-яга и в самом деле так считала. Искренне не понимала,
отчего слывет злодейкой. Что в ней плохого-то, прости-помилуй?! Она
добрая, приветливая и очень красивая женщина третьей молодости.
Пусть грязные языки чешут, что им вздумается.