- Ну даж не знаю... – задумался Иван. Его так и тянуло
поковырять в носу. – Стыдно... Ну вот с Яромиром мы повздорили...
подрались даже малость. Зеркальце я чужое позаимствовал
ненароком... сам не знаю, зачем. Котика говорящего обидел... хотя
он тоже злыдень тот еще. Сквернословил почем зря и царапался. Чего
еще... да все вроде.
- Все ли?.. – прищурился отец Онуфрий. – Уверен в том?
- Да вродь, - почесал кудрявую башку княжич. – Да ты, батюшка,
Яромира спроси лучше, у него память тверже. У меня-то голова
дырявая, я сызмальства неумок.
- О том знаю, - поморщился архиерей. – Не полной мерой тебе
Господь мудрости отмерил. Но то и не беда, Иванушка, в книжниках мы
тебя видеть и не чаяли никогда. Не всем быть Соломонами. Главное,
что сердце у тебя доброе, а остальное приложится.
- У меня еще и меч вострый, - добавил Иван. – Самосек.
- Да я не о мече речь-то веду. Меч – он что? Железка. Даже
булатный если – едино железка. У него собственного разумения нет.
Вся суть-то не в мече, а в руке, что его держит. Вот у нее – разум.
Твой разум, Иванушка.
Княжич с сомнением коснулся рукояти Самосека. Кладенец толкнулся
в ладонь, словно тоже услышал слова архиерея и не остался ими
доволен.
- Так что ты, Иванушка, мне лучше как на духу обо всем расскажи,
- погрозил пальцем архиерей. – Я тебе, сам знаешь, как второй отец.
Духовный пастырь твой. В купели тебя крестил. От меня можно ничего
не скрывать.
- Да я ничего и не скрываю, - ответил княжич. – Что
скрывать-то?
- Ну как это что? – терпеливо спросил архиерей. – Что обычно
люди скрывают? Мысли твои греховные, желания, чувства. Поступки
против совести и заповедей Божьих. Было?
- Да не помню я.
- Ой, не юли, ой, не юли мне тут! – погрозил пальцем отец
Онуфрий. – По роже твоей вижу, что помнишь ты все! Неправду говорил
кому, случалось?
- Ну говорил, - насупился Иван.
- А вред телесный причинял, было?
- Ну было.
- А уд свой срамной в узде всегда ли держал?
- Ну не всегда. Чего ты прицепился, владыко?! А то сам меня не
знаешь?!
- Да в том-то и дело, что знаю! – рявкнул архиерей. – Как
облупленного знаю! Потому и пекусь о тебе! Добра тебе желаю,
неслух! Чтоб тебя, окаянного, Господь-то простил, нужно, чтоб ты
сам вначале в грехах покаялся!
- Да ты, владыко, просто скажи, что мне сказать, я тебе это и
скажу! – взмолился Иван.