- Тьфу! – сплюнул отец Онуфрий. – Трудно мне с тобой, Ваня, вот
видит бог. Ни с кем так не трудно, как с тобой. Но ладно уж, бог с
тобой. Верю, что непростительных грехов ты не свершал, а мелкие я
тебе отпущу. И епитимью тебе дам.
- Благодарствую, батюшка, - протянул руку Иван.
- Тебе чего? – уставился в его ладонь архиерей.
- Давай, чего.
- Что давать?
- Епитимью.
- Тьфу, дурак. Епитимья тебе легкая будет – «Отче наш» каждый
день читай. С утра трижды, после обеда трижды и перед сном трижды.
И так три седмицы.
Иван начал считать, загибая пальцы. Сбивался, начинал
сызнова.
- Три, три да три... – бормотал он. – Батюшка, а это зачем
вообще?
- Это как зачем? – нахмурился архиерей. – Ты вообще-то в
Христа-Спасителя веруешь, Иван?!
- Ну да.
- Ну а вера без молитвы праздна и даже мертва. Усвой сие.
- Ну так я ж ничего, я не того... Только так много-то зачем?
Если б мне какой охламон стал бы вот так каждый день по три, да
три, да еще три раза в уши одно и то же бубнить – так я б знаешь
как осерчал!
- То ты, - наставительно сказал отец Онуфрий. – А Господу наши
воззвания всегда приятны.
- Ну а тогда зачем только по три? Давай я по пять раз лучше буду
– мне трудно, что ли? Давай я вот сейчас засяду, да все зараз ему и
пробубню. Ты мне только на бумажке слова напиши... а, хотя погодь,
у меня же молитвослов есть...
- Ты глупый совсем, чадо?! – аж глаза выпучил архиерей. – Ты
считаешь, что если пять молитв вместо трех прочтешь, то Богу
угодишь?! Ты с кем торгуешься?! Богу не количество нужно, а
искренность! Иногда лучше уж вообще просто перекреститься, но чтобы
от всего сердца!
- Искренность?.. – наморщил лоб Иван. – А можно мне тогда вообще
не молиться, раз так? Невмоготу, батюшка.
Отец Онуфрий насупился, вздохнул и дал княжичу оплеуху.
- Ты что городишь, окаянный? – почти ласково спросил он. – Я же
тебя святым крестом охерачу.
После этого Иван нахохлился и замолк. Слишком сложны были ему
архиреевы словеса. Никогда он не мог полностью взять в толк – чего
владыко от него хочет?
По счастью, тут они подошли к княжьему терему, и архиерей
оставил Ивана в покое. Ибо на крыльцо как раз вступал косматый
седой старик – в белой рубахе, с цепью на груди.
Всегнев Радонежич, старший волхв Даждьбога.
- Что-то пахнет здесь чем-то нехорошим, - поморщился отец
Онуфрий, подчеркнуто не глядя на волхва. – Откуда бы это?