– Старина Дольф, как дела?
И, сняв белоснежную перчатку, руку ему тянет для пожатия.
Показательный жест. За спиной своего старика, тогда Эйв в первый
раз и увидел высокомерного ангелочка в бантах. Его даже
познакомили, он попытался произвести впечатление: ясно и четко
проговаривая согласные, восхищаясь духами маленькой девочки,
называя парфюм сцентом, а сладкое не свити, но пуддингом. Всячески
подчеркивал своё знание «аристо». Глэдис сперва поощрительно
похихикала над ним, но затем покраснела, а через пять минут вовсе
покинула здание.
Вот чего она такая странная сегодня? Да и у меня все нейроны
«сломались» от её запаха. Положим моей вины в реакции подросткового
организма нет, а Глэдис ничего не поняла, ведь это было видение. Но
если это не мысли Эйва, а…
Я вызвал ментальным усилием образ Глэдис перед собой. Высокая, в
своего отца. Ладненькая, с аккуратной, оформившейся грудью. Глаза
такие повелительные, затуманенные сейчас поволокой страсти, а губки
томно шепчут: «это мой первый раз, будь со мной нежен».
Я резко шлепнул себя по щекам, и этим обязательно привлек бы к
себе всеобщее внимание. Но так своевременно раздался спасительный
стук в дверь класса, а в дверях возникли две головы. Совсем
позабытые мной, в момент странного мятежа чувств.
– Мистер Чирил, нас задержал мистер Джонс для помощи во время
экзекуции наказуемого. – почтительно доложил Хупи. – Пострадавшего
пришлось тащить в лазарет. Вот записка.
Маргери взглянула из-за его плеча на меня как-то яростно. Ничего
не понимаю: двадцать ударов по ладони – это наказание из моего
видения. В реале же всё обошлось.
*Дружки, знакомые, слуги. Свита правильного
британского пацана.
Не обошлось. На кретина Тайлера кто-то настучал, что тот носился
по школе и чуть не сбил нашу принцессу. Поскольку все работники
гимназии ежемесячно получают внушительную доплату от фонда лорда
Беллингема, как бы не больше официальной зарплаты, судьба
нарушителя была незавидна. Старик Джонс взъярился и прописал
бедолаге тридцать ударов.
Конечно, линейка не «капитанская дочка» – плётка-девятихвостка,
которой моряков на флоте до сих пор наказывают. Но мало Кристоферу
Тайлеру не показалось. Рыдающего, его отвели в гимназический
лазарет.
При чем тут я? Сам не понимаю. Но эти два отщепенца меня под
обвинение в жестокосердие подвели, а под шумок восстали. Как начало
перемены огласил переливистый звон колокольчика в руках нашего
привратника, Маргери и сказала на весь класс: