— Немедленно прекратите любые контакты с человеком,
распространяющим эту глупость, мистер Уизли! — побагровев, прошипел
Оливандер, из старого одуванчика превратившись в разъярённую версию
домовёнка Кузю. — Я всю свою жизнь боролся с этим опасным
заблуждением, а оно всплыло там, где его меньше всего ожидаешь.
Сначала один, теперь второй... Специально для вас говорю: палочка
не Распределяющая Шляпа, полноценного, пусть и ограниченного,
разума в ней нет. Только волшебнику решать, чем он будет колдовать.
И если вы не желаете делать этот выбор у меня, можете идти в
соседний магазин.
Мы и пошли. Магазин с надписью на вывеске «Чудесные палочки
Джимми Киддла» оказался куда просторнее лавки Оливандера, но и куда
скромнее. Многочисленных стеллажей с коробочками здесь не имелось,
а вот закрытых шкафов было в избытке. Мама шёпотом пояснила, что
готовых палочек мистер Киддл не продаёт. Каждый инструмент он
делает на заказ, под индивидуальные характеристики волшебника.
— Проходите, миссис и младший мистер Уизли, — раздалось сбоку от
входа. — Присаживайтей, поговорим.
Из подсобного помещения вышел сам мастер волшебных палочек.
Выглядел он будто противоположность своего соседа по товару.
Низенький, лысый, с довольно объёмным брюшком и без правой руки. Её
заменял магический бронзовый протез. Примерно такой Волдеморт
подарил Петигрю в каноне, но у Крысы он был только до локтя.
Я прошёл к столу и сел в предложенное кресло. Мама заняла один
из пяти стульев у входа и, как у Оливандера, ничем не показывала
своего присутствия.
Киддл взмахнул полочкой — и на столе появились знакомые
пергамент и перо. У Олинвандера они служили для записи не
подходящих палочек, здесь перо стало писать сразу, периодически
отрываясь от листа, будто рассматривая меня.
— Дайте руку, мистер Уизли, — потребовал артефактор.
Я подчинился, машинально протянув правую. Взмах палочки — и
вокруг ладони замелькала короткая, сантиметров двадцать, чёрная
ленточка, выполняя пируэты уровня олимпийской чемпионки по
художественной гимнастики, но не касаясь при этом кожи. Десять
минут длилось шоу, к концу которого пергамент оказался весь исписан
мелким почерком. И вроде бы он был достаточно близко ко мне, но
что-либо прочитать на нём я не смог, хотя буквы все знакомые,
английские, и слова тоже знакомые. Видимо дефект сознания половины
Александра, неспособность к чтению перевёрнутого текста, всё же
передался и мне. Обидно, но жить можно.