— Яков Платонович! — несколько нервно поздоровалась Мария
Тимофеевна, которая точно знала, что сейчас весь её авторитет будет
отринут, внука у неё заберут и всё пойдет насмарку. Её зять был
приверженцем сурового воспитания, поэтому ничего не видел дурного в
том, чтобы её дорогой Сашенька полежал часок голышом и
неспеленутым, считая, что это ему лишь на пользу. Аня, к великому
удивлению её матери, была с мужем солидарна, чрезмерно нежить сына
не давала, поэтому Марии Тимофеевне только и оставалось, что
реализовывать свои женские страхи (Аня в детстве была очень
болезненна, столько сил и нервов было потрачено, чтобы дождаться
поры, пока она все детские болезни перерастет) и изливать бьющее
через край умиление только тогда, когда Штольман отсутствовал.
— Как ваше дело, Яков Платонович? — воодушевленно спросил Виктор
Иванович, который был рад, что время баталий окончено. Он любил
семейные сцены еще меньше зятя, а бунтовать при Штольмане вряд ли
кто-то решился бы, будучи в здравом уме и трезвой памяти.
— Всё в порядке, префект доволен, — немного помягчел Яков, попав
в круг родных людей. Подойдя к Марии Тимофеевне, он протянул руки и
взял у неё сына. — Что у нас тут?
— Никак не успокоится, — пояснила она, с сожалением поглядывая
на внука. У неё будто полсердца отняли. Как она уедет завтра? Она
не сможет, никак не сможет! Штольман, смотря на тёщу, окончательно
смягчился. Он прекрасно понимал, что она чувствует. Уехать сейчас
от Ани и сына было бы для него немыслимо. — Капризничает и
беспокоится.
— Понятно, — кивнул Яков, подошел к дивану, размотал с Алекса
верхний слой пеленок и провернул ту самую штуку, которая изумляла
всех дома с самого рождения младшего Штольмана. Он откинулся на
спинку, переложил сына лицом себе на грудь и просто положил ладонь
сверху. Три минуты — и все было кончено: Алекс счастливо засопел,
не выказывая и признака недовольства. Можно было быть уверенным —
два часа спокойствия им было обеспечено. Минут пять спустя младенца
можно спокойно перекладывать в колыбель, он не проснется.
— Да вы просто колдун какой-то, Яков Платонович! — почти с
завистью проговорила Мария Тимофеевна. Связь между отцом и сыном
была крепка с самого первого дня, и ей малыш такого благоволения не
выказывал. — Как у вас это получается?