— Боже мой! — проговорила Аня. — Ну и денёк! С такими событиями
мне срочно, я бы сказала, архисрочно требуется добраться до спальни
и провести с тобой на одной кровати бессонную ночь для успокоения
нервов.
Штольман поднял брови.
— В тройном размере, — сказала Аня, подумав и прислушиваясь к
себе.
— Всего в тройном? — иронично пробормотал Яков, отпивая из
бокала шампанское. — Счастливица! Мне и десяти не хватит! Я думал у
меня удар сегодня будет! Я второго такого дня не переживу!
— Десять? — оживилась Аня. — Нет, сразу столько вредно! —
помотала она головой. Штольман уже еле сдерживал смех. — Тем более,
ты говоришь, что у тебя сердце шалит. Тебе срочно нужны
восстанавливающие занятия любовью для поддержания сердечной
мышцы.
Брови Якова взлетели ещё выше, хотя, казалось, уже некуда.
— Что и такие есть? — удивлённо спросил он жену.
— Разумеется, — с деловым видом и менторским тоном ответила она.
— Я тебе как доктор говорю.
— Вот уж правда говорят: век живи — век учись! — задумчиво
покачал головой Штольман и прикончил бокал.
Аня захохотала. Яков тоже. Он любил чувство юмора своей
жены.
— Пошли, — протянул он руку жене, вставая с дивана.
— Куда? — весело спросила она, беря его ладонь. —
Восстанавливать твою сердечную мышцу?
— Это потом! — отмахнулся Штольман. — Сначала по плану
избавление от нервов.
От нервов, так от нервов. Аня была согласна на всё!
Утром Штольман проснулся и обнаружил, что Аня спит на животе,
обняв подушку. Так она делала, когда была полностью без сил. Яков
улыбнулся. Удивительного здесь было мало. Вчерашние ночные
избавления от нервов, перешедшие в последующее укрепление сердечной
мышцы, были крайне энергозатратными. Поцеловав жену в поясницу, он
накрыл её одеялом. На дворе ноябрь, а она спит голышом. Хорошо, что
он оборудовал весь особняк паровым отоплением, поэтому холодно в
доме не было. Пусть спит!
Штольман отправился умываться, бриться и одеваться. Проводя
лезвием по мыльным щекам, он смотрел на своё отражение и удивлялся.
Вчера он чётко увидел в своих детях себя, так, будто кто-то поднёс
зеркало и показал: «Смотри!» Он не осознавал этого раньше до конца.
Когда они были маленькие, то всё воспринималось совсем по-другому.
Теперь же он ясно осознал, что в каждом из его почти взрослых
детей, даже частично в еще подрастающей Лидочке, есть он сам. И
Аня. Его мысли, принципы, убеждения, словом, часть его самого уйдут
в будущее. Они с Анной стали по сути бессмертны, как бы безумно это
ни звучало.