Вот откуда ноги растут! Значит, этот виток Яков заканчивает не
только за себя, но и за свою семью. Не только настоящую, но и ту,
которая уже ушла в небытие. Мудрёно, однако, устроена жизнь!
Ремизовский засунул руку в карман и достал оттуда громадный
револьвер. Штольман на секунду подумал, что он такого размера,
потому как компенсирует малое значение самого князя и подходит к
его огромному эго. Потом мысли потекли очень быстро, а время
замедлилось. Остался последний рывок, и всё будет кончено.
— Ну, вот, Яков Платонович! — довольно усмехнулся старик. —
Теперь вы оплатите счёт, и я буду доживать свой век спокойно!
Каждая мышца в теле Штольмана звенела, готовая к действиям, но
он не успел ничего предпринять. Из-за его спины прозвучали три
выстрела, и Ремизовский, дико взвыв, упал на землю, с
простреленными коленом, кистью и плечом. Яков обернулся. Алекс,
Гастон и Павел, с дымящимся оружием каждый, стояли позади него.
— Папа, ну ты вообще! — полувосхищенно, полувозмущённо
воскликнул Алекс.
— Да! — подтвердил Гастон, взмахнув револьвером в эмоциональном
жесте.
Павел ничего не сказал. Он проверял барабан и считал, что всё и
так уже сказано.
— Папа, ну как ты додумался идти сюда один? — во весь голос
восклицал Алекс, наворачивая вокруг отца круги в волнении, как у
него повелось с детства. Гастон с омерзением смотрел на
Ремизовского, скулящего в десятке шагов от них. Никто даже не
двинулся, чтобы остановить кровь. Сам полицейский жалел только об
одном: что он стрелял в плечо, а не в живот. Это ж надо, скотина
какая! Тридцать лет прошло, а покоя нет! Павел невозмутимо чистил
револьвер. Все эмоциональные аспекты с лихвой восполняли его
напарники, а он сделал то, что от него требовалось — что же теперь
глотку драть! Тем более, что с этого момента он не просто уважал
Штольмана, к которому и без того испытывал трепетные чувства, а
осознал, что внутренние качества его шефа стоят на каком-то
заоблачном для него пьедестале. Мыслимое ли дело — решиться на
такой шаг!
Штольман же с самой настоящей любовью рассматривал троицу перед
ним. Он был безумно рад всех их видеть. Среди ржавых развалин
мёртвого здания они были уголком света, по которому он успел
истомиться за эти несколько часов одиночества. Они выглядели такими
возмущёнными, что Яков усмехнулся.