— Ich werde dich töten, schwein… — визжа что-то на немецком
пыталась вцепиться в меня единственной рукой Шторфронт, но мне
все-же удалось переместиться на ее спину и словно клещ цепляясь за
одежду и волосы я пытался улучшить момент и достать шприц с
эпинефрином.
Плотный поток воздуха слезил глаза, желудок прилип куда-то к
ребрам. Гроза, поняв, что не сможет меня достать одной рукой,
решила просто сбросить куда-то вниз и выделывала в воздухе мертвые
петли… а, может быть просто не видела куда летит. В любом случае, я
намертво вцепился в нее, и всеми силами старался все-таки кое-как
достать свое последнее оружие. Чудо, что спустя некоторое время -
мне это удалось. Осталось только воткнуть его в рану на руке
и….
— Hier kommst du, Schlampe! — едва я нажал на поршень шприца,
все-таки поймав нужный момент, как нацистка, извернувшись в воздухе
все-таки достала меня здоровой рукой, схватив за горло. На вколотую
дрянь ей было наплевать так-же, как на укус комара. Я уже оказался
у нее в руках, вернее - руке. И она с неотвратимостью многотонного
пресса медленно, с наслаждением, сжимала ее, смакуя каждый
момент.
— Кх-ха — только и смог я просипеть сквозь капканом сжимающуюся
хватку, лишившую меня воздуха, болтая в воздухе ногами. Мы зависли
в воздухе на одном месте. Фиолетовые молнии, проходя сквозь ее
ладонь нещадно били по телу разрядами, а сила сжатия была настолько
мощной, что я мгновенно начал дергаться в конвульсиях, ощущая, как
с отдающимся в голове хрустом медленно сминаются в ее ладони шейные
позвонки. Руки, немея, отчаянно шарили в подсумке, пытаясь достать
хотя бы что-нибудь, что могло мне помочь.
— Ну что ты скажешь перед смертью… defekte Probe, — выплюнула
та, с садистским удовольствием смотря мне в глаза черными склерами.
Мне, правда, фиолетовые разводы уже едва позволяли видеть обгорелое
лицо нацистки. Как, впрочем, и все остальное.
Страха больше не было. Я понимал, что в этот раз мне уже скорее
всего не выкарабкаться, и сквозь агонию в голове проходила только
одна мысль — напоследок стереть с ее рожи эту мерзкую ухмылку. Вот
только темнота кислородного голодания уже не давала сделать что-то
осмысленное.
— К-а-я… — попытался я выдавить что-то из горла, выигрывая
лишнюю секунду.
— Что-то не слышу, russischer abschaum… Ты мне на ушко скажи, —
с ухмылкой притянув мое тело поближе и чуть больше разжав руки,
давая сделать небольшой глоток кислорода.