— Знакомься, мой давний друг, Всеволод э-э-… неожиданно замялся
и смутился Коля, что сразу вызвало недоумение на лице Миры. —
Прости, Сева, я не могу этого произнести с серьезным лицом, ну хоть
ты тресни, — Николай виновато бросил взгляд на мрачнеющего на
глазах спутника. — Твой забугорный меня когда-нибудь добьет.
— Всеволод Принц, не понимаю, что можно найти забавного в моей
фамилии, — с легким акцентом ответил гость. Для не особо приятной
внешности голос был удивительно глубок. С таким тембром Шекспира
читают, а не заключения о смерти в МОРГе озвучивают. Но Мира-то уже
явно и не такое слышала, хотя уголок рта едва заметно дернулся: с
трудом сдержала улыбку. Вообще, вся фигура гостя казалась ей
какой-то нескладной, в чем-то неправильной. Худущий, высоченный
(хотя при этом он сутулился), с неестественно светлыми волосами,
собранными в хвост. Он будто просверлил ее взглядом
неприятно-водянистых глаз, и как-то с неодобрением повел длинным
носом — вот ворона вороной, не будь блондин. Или это так неудачно
постарался парикмахер? Мира сощурилась: пожалуй да, ворона
альбинос. И все же он ей был незнаком, такого персонажа запомнила
бы. Хотя кто сказал, что принцы не бывают с дурацкой
внешностью?
Тонкие губы новичка скривились в усмешке — кажется, он заметил
ее внимание и веселье. Женщина невольно сглотнула слюну — повисла
неловкая пауза.
— Мира Роули, главный и единственный патологоанатом, — встала со
стула женщина и протянула руку для знакомства. Всеволод коротко и
быстро ответил на рукопожатие, но опытный взгляд эксперта сразу
отметил длинные ловкие пальцы, в которые въелись зелья, — Вы
зельевар? — тут же прозвучал вопрос от проницательной женщины.
— Отличная наблюдательность мисс… — резко осекся блондин, но
верный друг быстро задвинул его обратно к двери.
— Всеволод долгое время жил в Англии, у него сейчас все будут
мисс и мистеры. Мира, возьми его сразу в оборот, после Вовки море
работы, — Николай говорил быстро, будто не хотел продолжать
затянувшееся знакомство, — Сева мастер своего дела. Покажи ему
кабинет, пусть сразу разбирается в своих пробирках. У нас четыре
жмура ждут заключения, родственники скоро разнесут тут все, к
четвергу должны уже удобрять кладбище. Ты меня ферштейн, дорогая
моя? — внезапно холеное лицо, доселе сиявшее добротой стало на
редкость противным. Все, включил начальника, да здравствует
Гестапо.