А еще точнее — о том, как я убью ее, если когда-нибудь сумею
выбраться из клетки.
Я познакомился с Изеттой на второй день своего пребывания здесь,
и нашу встречу мне не забыть никогда, я помню ее до мельчайших
подробностей.
Тогда мной владело бесконечное отчаяние, я был психически
подавлен и раздавлен морально. В самом деле, вот я засыпаю с мыслью
о том, что завтра утром покину застенки колонии и вернусь в
«родной» детдом, а просыпаюсь… здесь. В сырой камере на соломенной
подстилке, со странными оковами на руках, ногах и шее. Странными —
потому что они не были соединены цепями, но зато их покрывали
руны.
Поначалу я искренне недоумевал, как это меня так незаметно
перенесли в карцер, и главное — зачем? За все свое заключение я не
побывал в карцере ни разу, вел себя примерно, и досрочно-условное
освобождение уже не за горами, считанные часы оставались… Потом я
начал сомневаться, что хотя бы в самой захудалой тюрьме для
взрослых есть настолько убогий карцер, с неровным каменным полом и
соломой, а в колонии для несовершеннолетних такого варварства тем
более не могло быть…
Потом были долгие часы воплей, криков, жалоб, под конец — мольбы
охрипшим голосом. Но никто не пришел, чтобы хотя бы ответить на мои
вопросы, и даже соседние камеры пустовали. А затем, когда я сидел у
решетки в состоянии полнейшего отчаяния и ужаса, появились мои
тюремщики.
Я поначалу слегка охренел, увидев пару рыцарей в доспехах,
покрытых странными руническими письменами сверху донизу, с гербами,
мечами и кремневыми пистолетами. Ну как охренел — просто утратил
дар речи, так и сидел у решетки с отвисшей челюстью, пока они не
прошли дальше по коридору. Потом спохватился, принялся вопить им
вслед — они, конечно же, не обернулись.
Уже тогда у меня появилось предчувствие, что все не так плохо,
как я думал, а гораздо хуже.
И когда я сидел в состоянии глубочайшего шока и уныния,
появилась она — девочка моего возраста, лет пятнадцати или около
того, в доспехах такого же типа, как у рыцарей, только детских, с
такими же десятками рунических знаков. Ну и с мечом небольшого
размера.
Я смотрел на нее, она — на меня. Ее лицо ничего не выражало, ни
хороших эмоций, ни плохих, но мне показалось хорошим знаком, что
она все же смотрела на меня и не делала вид, что я — пустое
место.