— Может, хотя бы ты скажешь мне, что это за место и как я сюда
попал?
Девочка не ответила, только вынула из-за спины руку, и я увидел,
что в руке у нее яблоко, румяное и блестящее.
— Хочешь?
Я уже второй день ничего не ел, так как прикоснуться к той каше,
которую принес странный человек в необычной тюремной робе, худой и
с пустыми глазами, не мог. Постная каша на воде сопровождалась
куском хлеба, черствого и грубого. Так меня не кормили ни в
детдоме, ни даже в колонии.
— Спасибо, — сказал я и взял предложенное яблоко.
Оно показалось мне каким-то странным на ощупь, но голод — не
тетка, так что я, не долго думая, вогнал зубы в яблоко — и моя
челюсть сразу как-то заклинила.
Еще до того, как я осознал, что яблоко оказалось восковым,
девочка со звонким, переполненным безграничного счастья смехом
побежала прочь.
— Каросс, Каросс, — донесся до меня ее восторженный голос, — он
купился на твое яблоко, ты только представь себе! Он купился!
Он!!!
Напрягая слух, я услыхал голос того, кого она назвала Кароссом.
Он распекал ее за легкомыслие и за то, что убил на это «яблоко»
полдня совсем не для того, чтобы она совала его в зубы всякой
дряни.
Я сидел у решетки, с трудом сдерживая слезы, и внезапно осознал,
что и девочка, и Каросс разговаривали ни разу не на русском языке.
Совершенно логично, что я два дня вопил по-русски впустую, потому
что эти люди банально не понимали русского. А вот что было странным
— так это то, что я не знал, какой это язык, но понимал его.
Впрочем, за два года я узнал очень много странного, а тогда шел
всего лишь второй день, так что куча новостей, которые лучше было
бы вообще не знать, ждала меня впереди.
К вечеру я случайно увидел, что под грязной одеждой мое тело
покрыто странными татуировками, не синими, а черными, и эти рунные
символы чем-то напоминали мне таковые на доспехах тюремщиков. А
когда я, попив воды, вытер губы тыльной стороной ладони, то нащупал
на них странные шероховатости.
Через пару минут ощупывания и напряженного шевеления мозгами я с
ужасом осознал, что это шрамы, образовавшиеся вследствие того, что
когда-то кто-то зашил мне рот.
Причем меня потрясло вовсе не подобное варварство: гораздо
страшнее был вопрос о том, когда это я успел обзавестись зашитым
ртом и когда это раны успели зажить. По всему выходило, что у меня
из памяти напрочь выпал здоровенный кусок времени.