— Что ты скажешь мне, Дореан? — спросил Хорстель, опустив
официальное обращение. Блон некогда водил в бой войска Верховного
Короля, когда в его владения вторглась орда орков, а потому он был
одним из немногих, с кем Хорстель общался как с равным. Всем
остальным о подобном оставалось только мечтать.
— Я никогда не видел ничего подобного, мой король, — выдохнул
епископ. Его обритая налысо голова блестела от пота, а
ладони-лопаты постоянно сжимали потертую рукоять молота, с которым
Блон никогда не расставался и которым убил бессчетное число
зеленокожих. — Передо мной стоит ребенок, а я вижу мужа, готового
принять бой. Невероятная сила духа, власть в каждом слове. Поверь
мне, король, когда придет время, твой сын будет повелевать людскими
разумами с той же легкостью, с какой я управляюсь своим молотом. Он
говорил, а я слушал, а потом поймал себя на мысли, что боюсь его
прервать! Я, тот, кто не побоялся в одиночку выйти против орочьего
босса, боюсь мальчика! Твоего сына!
— О чем вы с ним говорили?
— Обо всем. О долге правителя, о вере, о том, что нужно думать
своей головой, а не слепо следовать за каждым, кто прикажет. Твой
сын не любит политиков и не скрывает этого, хотя я не могу понять,
откуда он набрался подобного рода неприязни. Он не религиозен и
сказал мне открыто, что не будет поклоняться кому-либо лишь потому,
что ему так велят. Не советую тебе, мой король, навязывать ему
какую-либо веру. Она должна сама придти к нему, если, конечно,
принц будет готов ее принять.
— Что Шепард думает о людях? — продолжал допытываться Хорстель.
По какой-то странной причине даже он не мог звать своего сына
первым именем. — Что говорит о народе, как о поданных?
— Он — щит, — просто сказал Блон. — Шепард будет защищать их от
любой напасти, и, если надо, не побоится принести себя в жертву.
Твой сын — воин, готовый сражаться и убивать. Он готов приносить
жертвы ради победы, идти на уступки, когда надо, и стоять до
последнего, если так будет нужно. Когда он говорил мне все это, я
готов был схватить свой молот и идти крушить тех, на кого он
укажет. Уже сейчас его личность давит всех вокруг. Думаю, ты и сам
уже это заметил.
Хорстель молча кивнул. Разумеется, что он заметил. Только слепой
бы не увидил, что дворцовая стража в присутствии наследника разве
что не сияет от гордости и желания немедленно ринуться в бой. Слуги
готовы были в лепешку расшибиться, стремясь выполнить любой его
каприз, коих, следует признать, у Шепарда было немного. Могло
показаться, будто он рос в спартанских условиях, а потому требовал
от жизни совсем немного. Но где, где всего этого мог набраться
маленький ребенок?!