Я вообще-то вообразила, что мы сейчас увидим результат заклятия
Даррена, и была в нетерпении. Ни разу не видела заклинание гниющей
плоти. Оно же должно отличаться от просто естественного
гниения?
Но то, что мы увидели, меня разочаровало. Кристанс была прибита
к полу огромным древним копьем.
— Копье молчания в доме некроманта, серьезно? — я повернулась к
Даррену. Несмотря на мои туфли слишком большого размера и лопату, я
бегала быстрее Даррена и совсем не запыхалась.
— Мамины игрушки, — буркнул Даррен. — Рука не поднялась
выбросить.
Я закатила глаза. Смешанные семьи! Редкостный бред. Одно дело,
если оба не имеют выраженного вектора магии или один сильно слабее
и не до векторов. Но Гастион-старший точно был некромантом и
сильным, я слышала об этом в университете. А копье молчания могло
принадлежать охотнице или боевому магу. Так себе парочка,
короче.
У моей мамы был целый трактат по тому, какие сочетания магии
были наиболее опасными — что могло породить по-настоящему сильных
магов. Связки «Некромант + боевик» там не было.
— Я всё равно попробую поднять, — уворачиваясь от моего
укоризненного взгляда, хмуро произнес Даррен. — Поможешь вытащить
копье?
Я пожала плечами. Чего бы и не помочь. Силы от меня требовало
немного — нужно было удерживать тело женщины, пока Даррен будет
дергать. Чем меньше дополнительных повреждений нанесет зачарованное
копье, тем больше шансов разговорить погибшую.
Хотя вообще после копья их мало.
Тут в чем весь фокус. С одной стороны, умертвия безмолвные и
даже многие глухие. С другой же имелись три крупных исключения.
Во-первых, вампиры. Да, они жили отдельных государством далеко в
ущельях, где почти никогда их города не освещало солнце, а самые
ярые инквизиторы и охочие до ингредиентов маги попросту не
добирались. Но те немногочисленные индивидуумы, что ценили риск и
имели страсть к путешествиям, болтали просто без умолку.
Та же беда с утопленницами. Умертвиями строго становились только
женщины, моя бабушка со стороны отца подумывала даже отдельный
трактат про это написать, но утопла раньше, чем дописала. Стала ли
она умертвием, я не знаю, но пока она была жива, я уставала от
болтовни этих русалок. С хвостами или без, они под водой не могли
разговаривать, и, едва их головы показывались над поверхностью,
начинали без удержу болтать обо всем, что им только на глаза
попадалось. Короче говоря, чтобы пострадать от русалок, надо быть
или глухим, или туповатым.