– Помогите во имя Дана... – вывел ее из задумчивости очередной хриплый голос, а в заскорузлый от впитавшейся в него крови подол длинного платья вцепилась чья-то рука.
– Помощь близ...
– Госпожа, это гунн, – упреждающе шепнул ей слуга. Враг, хотел он сказать, а такие милосердия недостойны! Но Бриана не ощущала к ним ненависти – только жалость, как к прочим. Все они жертвы одной и той же войны... Этот гунн, ее муж и она.
– Помощь близко, ждать осталось недолго, – прошептала она, склонившись, чтобы коснуться ледяных пальцев воина, что держали ее.
Он рвано всхлипнул, дернулся и выпустил подол ее платья. Бриана с комком в горле побрела дальше между телами...
Она должна найти мужа.
И найти непременно живым!
Всю свою юность Бриана провела в том самом ските на острове Гроз. Она попала в него, если верить рассказам монахинь, младенцем с еще не отвалившейся пуповиной: завернутая в дорогое тканое одеяльце, она была обнаружена под кустом цветущего вереска в Инвернессе, человек, нашедший ее, принес копошащийся сверток в монастырь молчаливых сестер-кармелиток, а те, посчитав, что она благородных кровей, переправили девочку в монастырь на острове Гроз. Именно в нем росли и старели благородные леди, так или иначе отвергнутые семьей или недобрыми обстоятельствами.
Там она и познакомилась с будущим мужем... Шотландию сотрясала очередная война, король Торнберн, как шептались в монастыре, бежал с семьей из столицы в замок Блэкнесс, свой самый неприступный оплот в Северных горах, и отгремевшая невдалеке битва долетала до монастырских сестер отголосками раненых воинов, что приходили к стенам монастыря с просьбой о помощи. Сестры принимали их в гостевой пристройке за главным зданием дормитория, врачевали их раны и погребали на кладбище за стенами, коли настойки и травы не помогали справляться с ранами, полученными в сражении. Потом их родным отправлялось письмо с сообщением об их славной кончине...
Бриана не видела славы в искалеченных в битве телах, но писать так было принято, и она тоже писала, когда сестра Агнесс поручала ей браться за письма. «Пиши, девочка, – говорила она, – пусть хотя бы твой почерк послужит утешением перенесшим утрату». В тот день убористым почерком с завитками, которому позавидовали бы переписчики древних свитков мужского монастыря (женщин к этому делу не допускали), Бриана написала одиннадцать писем и, ощутив ломоту в пальцах, шее и затекшей спине, решила выйти на солнечный свет и немного пройтись. День тогда выдался ясный, умытый росой сад сестры Марны с лечебными травами пряно благоухал розмарином, тмином и розовыми тигридиями, во дворе лазарета чуть колыхались на ветерке выстиранные бинты, а у ворот – и это привлекло внимание девушки в первую очередь – пререкалась с неизвестными сестра Исибэйл, привратница.