– Ну и кто же к нам пожаловал?
– Вообще-то, меня сюда привели, – сказала Мьюз.
– Возражать запрещено, – строго произнесла Главная Птица. «Запрещено, запрещено», – зашелестели мелкие птицы.
– Итак, начнём сначала. Кто же к нам пожаловал?
– Меня зовут Мьюз, – ответила допрашиваемая, несколько сбитая с толку этим странным допросом.
– Это что ещё за непонятное имя? – строго осведомилась Птица.
– В переводе – Муза, – пояснила Мьюз.
– Хм, – сказала Птица, становясь всё мрачнее, – это звучит ничем не лучше. Даже хуже. Гораздо хуже. «Хуже, хуже», – опять заклекотали остальные птицы.
– Что ж Вам имя-то моё далось, – сказала допрашиваемая, начиная терять терпение.
– Ты какая-то строптивая, – констатировала Птица, наклонив голову и рассматривая собеседницу в другом ракурсе. – Строптивая и странная. А это, как известно, очень плохое сочетание. «Плохое, плохое», – раздалось отовсюду.
Птица наклонила голову в другую сторону и опять принялась рассматривать Мьюз. Непонятно было, о чём она думала и думала ли вообще. Возможно, Птица немного вздремнула. Внезапно она очнулась и спросила:
– Ну, так с какой же целью ты здесь?
– Я здесь появилась на свет. Восемь лет назад. – Девушка пожала плечами, – Вот решила вернуться.
– У тебя нет никаких доказательств, что это действительно так.
Это прозвучало так, будто Большой Птице было действительно жаль, что эта версия недоказуема.
– Но ведь и у Вас нет доказательств, что это не так, – возразила Мьюз.
Птица вздохнула:
– Дело в том, что мы, Стеклянные Птицы, и не должны ничего доказывать. Наша прозрачная природа – гарантия нашей праведности.
«Это уже совсем ни в какие ворота не лезет», – подумала Мьюз. Но вслух сказала:
– У меня, смею Вас заверить, нет ни малейшего сомнения в Вашей праведности. Однако…
– «Однако», – передразнила Главптица довольно противным, хоть и хрустальным голосом. – Никаких «однако». Учись уважению.
– Уважению научиться невозможно. Ведь это то, что Вы должны вызывать, – быстро сказала Мьюз, но её собеседница только фыркнула в ответ (ехидным хрустальным фырканьем).
– Уведите подозреваемую в камеру. Завтра состоится суд, – сказала она, обращаясь теперь уже к своей свите и отвернулась от Мьюз, давая понять, что разговор окончен. Та хотела воспротивиться, но вдруг почувствовала, как устала и хочет спать. «В камеру, так в камеру, – подумалось ей с некоторым безразличием. – Всё равно надо где-то спать. А завтра будет видно».