— Сдержу, — строго отзывается. — Как только доставишь мне артефакт.
— Ага, да только по дороге не гарантирую, что не расчленю? — не успеваю сдержать язвительное замечание. — Так выходит?!
Из молока вырастает рука, и хватает меня за грудки:
— Уговор был, что позволю уйти, — рычит Морозко. — Но если будешь позволять себе вольности, тебе это удастся только по частям!
Блин, ну что за несправедливость. Такой красавчик, и такой грубиян!
— Да какие вольности-то?! — возмущаюсь я. — Всего-то рубашку посмотреть хоте…
— Негоже мужчинам за руки держаться! — грохочет.
О, так мы еще и категорично не толерантны?! Посмотрела бы я на реакцию этого воробушка-гомофобушка, если бы он узнал, как я на него в самом начале приземлилась удачно. Там не то, что за ручки так-то было, всем телом улечься успела…
Но да ладно. За свое злорадство и поплатиться можно. Узнает, что я его слегонца полапала – прибьет. Узнает, что я его полапала как девчонка – еще чего похуже сделает. Так что надо бы впредь поосторожней со своим тактильным недержанием. Да и со всем прочим, дабы не выдать себя.
Прочищаю горло, в надежде, что мой голос станет звучать грубее:
— Точно, мы ведь брутальные мужики, и нам такое не пристало, — бубню я, как могу, стараясь изображать мужчину, но судя по тому, что выходит как-то странно, мужчин я себе тоже представляю весьма… эм… странно. — Соррян, бро! Больше не повторится.
Неодобрительно глядит на меня исподлобья, явно восприняв мою некачественную игру, как дурачество. Ну что поделаешь, не велик у меня опыт общения с сильным полом. На моей памяти только пацаны из детдома, да шпана всякая с которыми мы дрались на улицах.
Признаться, мы тогда и не отличались ничем сильно. Шапки по самые глаза, затасканные кем-то штаны и безразмерные куртки. Что девочки – мальчишки, что мальчики – мальчишки.
— Это в твоих же интересах! Еще раз позволишь себе подобное – пеняй на себя, — шипит он мне в лицо, еще раз для верности встряхивая за грудки. — И перестань уже использовать свои странные словечки! Я половину не понял.
Его взгляд вдруг падает за молнию моей ветровки, и глаза недобро округляются, тогда как густые брови едва не смыкаются на переносице:
— Это еще что такое?
8. Глава 8. Древняя магия — те-ле-фон, и пятилетний пророк Манюня
Эй, он же не грудь там разглядывает?!