Хотя она у меня вроде не настолько выдающаяся, чтобы светить ему из-под куртки, да еще и в полутьме, но все же. Если Морозко меня раскусил, то на этот раз предложит мне еще и язык отрубить за вранье. А там уж в комплект и до рук дойдет.
Надо как-то выпутываться, пока он не разглядел мои стратегически-важные части. Что бы такое придумать?
— Вроде водой управляешь, а какой-то туманчик разогнать не в силах, — подмечаю я, пытаясь зацепить его. — Хоть бы попробовал. Глядишь, уже сегодня попрощались бы у порога твоего дома.
Однако Морозко похоже решительно настроен разглядеть что-то там у меня за пазухой:
— Над этим туманом я не властен, — задумчиво отзывается он.
— Это еще почему? Это же тоже жидкость, только газообразная, — почему-то решила почитать нравоучения своему потенциальному палачу.
Игнорируя мой вопрос, Морозко тянется к воротнику моей куртки и бесцеремонно запускает пальцы внутрь.
— Эй! — только и успеваю возмутиться я. Сопротивляться бесполезно, я промерзаю до нутра при попытках оттолкнуть наглеца.
Он выуживает руку, сжимая пальцами примятые листы с детскими рисунками, и наконец отпускает меня.
— Это еще что за свитки? — спрашивает с подозрением.
— Подарок, — отмахиваюсь я, чувствуя облегчение от того, что опасность оказаться разоблаченной миновала.
— Сейчас поглядим, что за подарок, и от кого! — разворачивает листы и вполне ожидаемо ничегошеньки не видит, потому что вокруг темнота, в которой карандашный рисунок разглядеть особо невозможно.
Хмыкает что-то недовольно, продолжая вертеть в руках «таинственный папирус», думаю примерно так он сейчас величает обычный лист А4 с детскими каракулями в своей голове.
— Отвечай, что это за документ! — ну вот, снова приказывает.
— Говорю же, подарок, — устало отзываюсь.
— Не за услуги ли случайно?
— Можно и так сказать, — киваю.
— Ага! Значит, тебе все же заплатили, чтобы ты проверил склеп?! — яростно выдает он свои умозаключения. — Ты должен был убедиться, что я погиб, но вместо этого, бестолковый гном, разбудил!
— Ой, да откуда ж ты такой недоверчивый, дядя? У меня вроде в детдоме детство прошло, но даже я предпочитаю верить людям, — отчитываю его. — Рисунок там. Мне младшие нарисовали в благодарность за одежду.
— Не ври мне! — шипит, снова прихватывая мою горемычную куртку.
Глаза того и гляди начнут в ночной тьме молнии метать. Ух, какой злой!