ая, и сёстры Протасовы.
Ударными темпами начали
обустраиваться покои императрицы в Зимнем Дворце. После Константина
остался паркет, истыканный шпагой и штыком, расшатанные стулья и
стены со следами пистолетных выстрелов —
Костик, воображавший себя великим застрельщиком и бретёром, любил
стрелять из пистолета по мухам (и иногда даже попадал). Пришлось
перекрывать пол, заново обставлять дворец мебелью, навешивать
шторы и драпировки, чем Наталья Александровна не без удовольствия и
занялась, при этом чутко отслеживая последние модные веяния. И,
надобно сказать, было что отслеживать!
С новым
царствованием резко переменились вкусы и взгляды на прекрасное, в
том числе сильно изменился вкус к мебели и интерьерам. Позолота,
резьба, изящно изогнутая мебель, роспись по стенам, штофные обои
вышли из моды. Теперь все были без ума от античности: мрамор,
гранит, барельефы, фризы, деревянные панели, бронза — то, что
вскоре будет называться «ампир». Благородные, простые интерьеры,
избавленные от нагромождения деталей, соразмерные и изящные,
соблазняли немедленно перестроить свое жилище по новым
канонам.
Конечно,
наши с Наташей вкусы не во всём совпадали. И тут я испытал огромное
удовольствие, осознав, что нам совершенно нет нужды спорить об
обстановке комнат. Мы ведь можем себе позволить отделать и
обставить комнаты, не мешая друг другу!
— Свет
мой, можно ли устроить эту залу из фальшивого мрамора? — спросила
супруга про свою «гостиную».
— Конечно!
— ответил я, целуя её. — Делай, что тебе заблагорассудится!
Дорогая, давай, ты устроишь свою половину — все пять комнат, а я —
свою. Договорились?
Пару дней
пришлось потратить на общение с господином Гваренги. Мои детские
интерьеры, не менявшиеся пятнадцать лет, конечно, требовали
обновления. Наталья Александровна потратила на разработку
«дизайн-проекта» своей половины много больше времени.
Женщины…
Весь Петербург в это время бросился
в вихрь развлечений. Мой первый манифест, обещавший подданным права
и свободы, вызвал в обществе огромные надежды на перемену к
лучшему. Дворцовые праздники прекратились из-за траура, зато
совершенно по-новому блистали частные балы. Собиравшиеся в них дамы
представляли собой презабавное зрелище: половина одевалась по
старой традиции — с буклями, париками, пудрой, пышными платьями с
фижмами и сложными высокими причёсками, когда-то запрещавшимися
Екатериной, а теперь полностью разрешенными; другая же половина
одевалась в «античном» стиле — по последней парижской моде. Платья
из тонкой материи с сильно завышенной талией, причёски из
собственных завитых волос, полное отсутствие пудры, лаконичность
прочей косметики, «естественность во всём» — всё это с модными
журналами и слухами пришло к нам из-за Рейна и смело завоёвывало
теперь вкусы Петербургского высшего света.