Обычно подобные надежды разбивались
вдребезги примерно через пять минут после того, как я о них
вспоминал. Но сегодня удача была на моей стороне.
Одна из закрытых дверей, почти
сливающаяся со стеной, вдруг взорвалась изнутри, разлетевшись
дождём из щепок. Сломанная марионетка вылетела из проёма со
скоростью пушечного ядра, врезалась в стену и осталась лежать без
движения.
Я затормозил и осторожно заглянул
внутрь.
До этого момента мне казалось, что
все комнаты здесь были сравнительно маленькими, но это помещение
впечатляло. Огромный зал, не уступающий бальному, представляющий из
себя нечто среднее между цехом по сборке, творческой мастерской и
пыточной камерой. Марионетки и части марионеток были повсюду –
неудивительно, поскольку именно тут их и собирали. Большая часть
зала тонула во мраке, так что о всех деталях процесса оставалось
догадываться, но немногие освещённые участки давали достаточно
информации.
В открытую деревянную форму, усеянную
изнутри тысячами тонких игл, добровольно шагает одурманенная
танцовщица. Форма хищно захлопывается и падает на бесконечно
длинную ленту конвейера, после чего та уносит её в темноту. На
одном участке форму окунают во что-то, напоминающее дымящуюся
кислоту, на другом, отсекают и заново пришивают все конечности.
Покуда на выходе не возникает двухметровое пугало, подвешенное на
невидимых колдовских нитях.
Я не успел сходу осознать
непередаваемое сумасшествие этого процесса. Во многом потому, что в
зале царил хаос сверх необходимого – и источник этого хаоса
оказался мне знаком. Бенедикт, помощник Анны, в своём неизменном
старинном костюме и низко надвинутой шляпе-котелке, расшвыривал
марионеток, словно те были сделаны из бумаги. Расшвыривал он их не
просто так – за его спиной, в дальнем углу сидела сама Анна,
свернувшись в защитной позе, словно смертельно напуганный ребёнок.
Деревянные фигуры наступали и тянулись к ней, не обращая ни
малейшего внимания на её грозного защитника.
Заметив меня, Бенедикт ухмыльнулся –
ещё шире обычного – и на пару секунд ускорился настолько, что
обратился в тёмный вихрь, сметающий всё на своём пути. А затем он
исчез, как исчезает вихрь – почти бесследно, оставив лишь медленно
оседающую на пол тёмную пыль. В радиусе десяти метров от Анны не
осталось целых марионеток, а остальные застыли, повернувшись в мою
сторону и прикладывая ладони к щекам.