Самолёт остановился, двигатели
выключил и открываю фонарь. Спускаюсь по стремянке и тут же попадаю
в объятия нашей испытательной бригады и своих коллег из авиагруппы.
Несколько раз меня подбросили вверх, а Ребров даже расцеловать
собрался.
- Вот знал Родин, что ты с
того начал службу в училище! - обнял он меня.
- Это вы про посадку без шасси
в поле? - улыбнулся я.
- Э... нет. Я про... ну... ай
ладно! Нормально у тебя всё. Не как у всех, но зато уникально! -
радостно сказал Вольфрамович.
Морозов успел вылезти из
самолёта и тоже поздравить меня.
- Самая запоминающаяся 100я
посадка в мире, - посмеялся Коля, пожимая мне руку.
- Это точно. Надо обсудить
произошедшее.
- Давай потом. Сегодня
событие, достойное мероприятия в кают-компании.
Я подошёл ближе к Николаю
ближе.
- Вот обсудим, потом
посидим.
Люди начали расходиться, а мы
с Николаем поехали на подъёмнике рядом с МиГ-29ми в ангар. Как раз
была возможность и пообщаться.
- Какие у тебя мысли? -
спросил я у Морозова.
- Таким малым количеством
крылатых ракет атаковать Ливию нецелесообразно. Куда-то
заманивали.
- Мы не знаем, сколько было
ракет. Уничтожили ведь мы только четыре. Остальные?
Со спины подошёл Белевский,
который нам рассказал, что произошло.
- Один из эсминцев засёк пуск
«Томагавков». Они ушли тремя группами. Те что следовали в
направлении наших кораблей, пробовали сбивать. Получилось, но не
все.
Оно и понятно. Эти новые
крылатые ракеты летят очень низко. Засечь не так уж и просто.
Единственное подспорье - дозвуковая скорость у «Томагавков» и
отсутствие средств РЭБ. Так что на дальних подступах к Ливии у нас
сбить получилось.
- А как появились
«Хорнеты»?
Мы спустились в ангар. На мой
вопрос Саня отвечал уже в глубине этого хранилища.
- Помехи, отвлекающие
действия, скрытный подход. Вообще, не всё получилось перехватить.
Так что подозреваю, что ущерб ПВО нанесли снова. Теперь
днём.
- Я всё больше думаю, что
здесь у американцев вроде полигона. Сколько они всего уже
попробовали, - покачал я головой и подошёл к моему самому любимому
самолёту.
Борт номер 311, прозванный
генеральным конструктором Белкиным «гадким утёнком», стоял
зачехлённый. Кажется, что он впал в спячку.
Медленно погладил его в районе
носовой части. Сколько воспоминаний связано с этим самолётом! В
голове сразу вспомнился Ваня Швабрин. Возможно, будь он жив -
сегодня бы его качали на руках, а не меня. И продолжал бы он
развивать палубную авиацию.