И тут словно кирпичик за кирпичиком, начали вставать на места обрывки фраз, услышанные на вечеринке.
«Говорят, Север сломал девятикласснику три ребра и ничего ему за это не было».
«Он получил черную карточку»
«А потом исчез».
Господи-боже, разве бывают такие совпадения?
Сколько людей было отчислено в том году? Я начала судорожно листать списки, и чем ближе подбиралась к концу, тем сильнее потели мои ладони. Трое. В тот год было отчислено только две девушки и… мой Саша.
Значит, только один человек сможет рассказать, что тогда произошло.
И он, единственный в этом чертовом здании, этого делать не станет.
Следующие несколько дней я пыталась раздобыть информацию, случайно подсаживаясь то к одной, то к другой группе студентов, но, когда речь заходила об исчезновении Ульяны, все начинали себя вести как герои-защитники Родины на военном допросе. Стискивали покрепче зубы, замолкали, отворачивались, уткнувшись в телефон, находили самую нелепую причину, чтобы куда-то смыться, или просто, глядя в глаза, искренне просили захлопнуть рот и сидеть спокойно.
Иные и вовсе, вставали и уходили, словно даже сидеть со мной за одним столом каралось наказанием.
Зато я выяснила про Карточную Долину по крайней мере три вещи:
Первая. Здесь существует как минимум два десятка правил, большая часть из которых настолько нелепы, что даже я не смогла найти ни одной разумной причины для их существования. Например, запрет на манжеты, галстуки и закатанные рукава. Вся их опасность лишь в том, что в них разве что шпаргалку можно спрятать, но что-то я очень сомневалась, что:
а) кто-то в этом месте мог их писать. Ибо лень.
б) преподавателям было до этого хоть какое-то дело.
Вторая, касающаяся одежды, именовалась «Чертовы юбки».
Просто никаких брюк на девушках. Как? Почему? Где логика? Господи, это университет или филиал полиции моды?
Эти вопросы так и остались без ответа, так что я добавила их к списку «Выяснить позже» как наименее на данный момент существенные.
Хуже всего, что у меня не оказалось ни одной. Я их попросту не носила.
Можно было бы одолжить у Леси, уверена, в ее гардеробе нашлась бы лишняя, вот только юбки Старостиной больше походили на зефирное облако. Все бы тут же поняли, чья именно на мне надета одежда. А это равно, что повесить на груди табличку: «Подайте на пропитание». Стипендиатов итак не жаловали. Узнай мажоры, что у меня еще и денег на покупку вещей нет, вообще бы со свету сжили.