Отойдя в укромный уголок, я сунул деньги во внутренний карман
пиджака и уже вознамерился было выйти, как дверь открылась…
И впустила в помещение профессора Беззубцева. Собственной
персоной!
Выглядел он крайне импозантно: в шикарной импортной ветровке,
небесно-голубых джинсах, кроссовках «Адидас». Ну вот – мелькнуло в
голове – сейчас увидит меня… Поди, не забыл мою дерзость. У таких
типов память хорошая… И я морально приготовился дать корректный, но
жесткий отпор, если вдруг злопамятный интеллектуал вздумает
включить бульдозер в мой адрес.
Впрочем, ему, похоже было не до меня. Шаг резкий, лицо злобное.
Почти свирепое. Ничего себе! Какой шмель укусил?
В один миг Беззубцев оказался у стойки.
- Девушка! – надменным баритоном повелел он. – Позовите-ка вашу
заведующую.
Ни здрастье, ни пожалуйста. Каков гусь?!
Будь на месте почтовой служащей я – конечно, в карман за словом
не полез бы. Уж постарался бы морально посадить на жопу. Но
девчонка оробела, в ужасе залепетала что-то, так и порхнула с
места. Психологическая атака явно увенчалась успехом. Ну да что
там: такой солиднейший, представительный вид, ухоженное лицо,
золотые очки... Сработало. Через несколько секунд раздался женский
голос:
- Здравствуйте! Слушаю вас.
- Слушайте. И очень внимательно! Я имею предъявить вам серьезные
претензии. Будьте любезны…
Все это я не видел, но слышал. Я так удачно оказался у стеллажа
с газетами, журналами, открытками, что можно было делать вид –
разглядываю, перебираю, ищу что-то. Я этот вид и делал, а сам
слушал.
Претензия профессора заключалась в том, что куда-то подевалось
международное заказное письмо на его имя. Из Венгрии. Письмо от
коллеги-химика, очень важное, по работе. По расчетам адресата,
давно должно прийти, но нет его и нет! Профессор Беззубцев
возмущен! Его переписка с мадьярским коллегой имеет важное научное
значение…
Говорил он, паразит, безупречно, разве что с некоторыми чересчур
пышными оборотами. Но суть не в этом. Все это было такое изысканное
хамство! Я сразу угадал в его словах бесконечное презрение к людям,
которых он не то, что ставил ниже себя, а между ними пропасть. Он
великий, а они пыль, никто. И ведь умел передать это! Интонациями,
модуляциями… Наконец, выразив это, он потребовал принять меры,
выяснить, найти – и ушел, не простившись.