- А вы как праздновали? – интересуется Савка.
- Поверь, мальчик, тебе лучше не знать…
Потому как, если мне и пекли торты с кренделями, я об этом помню
ну очень смутно. В детском доме праздновать дни рождения вовсе было
не принято. А потом…
Бабки.
Водка.
Бабы. Бани. Или вон, в последние годы, приёмы, цивилизованные, с
кейтерингом, ивент-агентством, бравшим на себя всю мутотень с
приглашениями и прочей хренью…
- Давай, начнём с разминки.
- Я… не уверен… что получится. Я болел много.
Слабый.
Это я уже понял. И не ощущается он на тринадцать. В тринадцать я
уже сумел себя поставить. Со мною даже воспитатели связываться не
желали. А Савка десяток раз присел и сердце уже колотится.
Отдышка опять же.
Его бы на пробежечку, но что-то подсказывало, что не стоит пока
покидать безопасную нору. Отжиматься… отжиматься не получалось от
слова совсем.
- Ты когда-нибудь занимался? – интересуюсь, сдерживая
раздражение.
- Отец… ещё когда живой был, то нанял гувернёра. И наставника по
фехтованию…
Чему?
- И тогда да, приходилось, - в голосе тоска и очевидно, что
занятия Савке радости не доставляли. – Правда, получалось не очень
хорошо. И мама переживала. Я слабым родился. Болел много. Она даже
с наставниками ругалась. И с отцом.
Жалела, стало быть.
И… завидую? Или нет? Меня не жалели. Но если б жалели и берегли,
если б попал я в приют не в пять лет, а в тринадцать, как Савка,
тогда бы что? Не выжил бы? Или, скорее уж, стал бы одним из тех,
кого шпыняли все, кому не лень.
- Дай угадаю, когда отца не стало, она от наставников
избавилась.
- Мы больше не могли себе позволить, - Савка чинно повторил
чужие слова. – А потом вот… меня побили… вроде не сильно, но я
слёг. И потом уже от расстройства эта горячка приключилась…
мозговая, которая. Доктор сказал, что она нервическая.
Хреническая. По башке он явно словил, а потом сотрясение
усугубилось, видно. Или инфекцию какую схватил заодно. И так, что
едва не умер.
Ясно.
- Значит так, Савка, - поймал себя на мысли, что воспринимаю
Савку, как вполне реального, настоящего человека. – С детьми я
говорить не умею, но надеюсь, что ты поймёшь. Как я вижу, ты в
полной жопе. И помочь тебе в этой жизни некому. Так?
- Вы же помогаете, - возразил Савка робко.
Ну да, голос в голове – охереть до чего полезный помощник.
- Я… пока есть, но как надолго – сам не знаю. Я… - как сказать
мальчишке, что он – плод твоего воображения? Часть затянувшейся
агонии. – Я умираю, Сав. Там, у себя дома… и не знаю, сколько ещё
осталось. А потому постараемся использовать время с пользой. Я тебя
буду учить, чему получится. А ты учись.