— Вы же должны контролировать качество учебного процесса. Налицо
нарушение! Но вместо этого вы устроили охоту на ведьм, то есть на
несчастного Геннадия Константиновича, который вообще ни при чем! А
поскольку у него неприятности из-за нас, нам придется его защищать,
это дело чести!
Боковым зрением я заметил, как Овечкин от такой наглости выпучил
глубоко посаженные глаза. Но я не грубил, не призывал к беззаконию,
наоборот, требовал справедливости, и предъявить мне было нечего, а
запугивать меня в присутствии милиционера – так себе решение.
— Пожалуйста, — сменил тон я, — Ольга Романовна! Поставьте нам
нормального директора, которые не будет мешать учиться!
— Ясно, — недовольно кивнула она.
Повернула голову к инспектору, который почему-то плясал под ее
дудку, и взглядом намекнула, что делать.
Он поднялся и кивнул на дверь.
Илью уже допросили, и он ожидал меня в коридоре.
— Я вас помню, — задумчиво проговорил Овечкин. – Это ж мальчика
из вашего класса поставили на учет за то, что пырнул подростка?
— Значит, вы должны помнить и то, что пырнутый ножом подросток
пытался изнасиловать девочку, нашу подругу, и у него был нож, –
освежил его память я.
— Помню, конечно.
Овечкин смолк на полуслове, чувствовалось, что он недоговорил,
но ясно было, что совершенно нас не осуждает, просто не имеет права
выказывать оценочные суждения, это непрофессионально. В нашей
стране же как: даже если на тебя напали с ножом, и ты прикончил
преступника – ты убийца, и доказывай потом хоть до посинения, что
выхода не было.
Все это знали. Все возмущались, Овечкину, вон, видно, что
хочется высказаться, но нельзя изливать душу перед школьниками.
— Сегодня этот парень за школу боксирует, — сказал я. –
Приходите поддержать. В четыре вечера, в ДЮСШ.
Инспектор шевельнул бровями, задумался.
— Не обещаю, но постараюсь.
Мы с Ильей вернулись в класс, и на допрос отправились Димоны.
Интересно, так всех старшеклассников будут опрашивать, или только
нас? Вот же удивится Ройзман, что дрэк ни при делах. Интрига дня:
вернут Константиныча, или назначат кого-то другого? Только бы не
Никитича!
Буду надеяться, что не ее, она злющая, но прямая и открытая.
Такая не станет давать взятки и подлизываться.
К концу урока опросили только наш ряд и Карася с Желтковой.
Перед тем я пустил записку, что ничего страшного, надо говорить
правду. Баранова кривилась, наблюдая за нами и собиралась стукануть
на меня от души, всю душу выстучать, весь гной излить, но не
понимала, что поможет нашему делу, рассказав, какой я активный.