Это была хорошая новость. Наверное. Старший принц в этой жизни
приручил лучшего мага империи с детства, Юльвар ему лично предан. И
пусть он будет рядом с моим мужем в тот момент, когда его никто не
может защитить.
Конечно, побег Юльвар вряд ли устроит. Но как минимум не
позволит убить Алексина «при попытке к бегству» или во время
допроса. Почему-то в этом я была уверена.
Поужинали все в тишине. Я изображала безутешную обманутую вдову,
отчего действующий граф О’Райли не решался на разговор. Элоди
рядышком ковыряла в тарелке, источая дружескую поддержку и
понимание. Рояль и Каллен то и дело бросали на меня
многозначительные взгляды, но при отце и гостях не смели поднять ни
одну интересующую их тему. Всем было неловко и неудобно, а остатки
комиссии и вовсе вздрагивали при каждом громком звуке от
соприкосновения приборов с тарелкой. Один только господин Сергрэйв
будто бы и не ощущал витавшей над столом атмосферы. Он просто ел.
Уже третью порцию мяса, между прочим. А как только мы встречались с
ним глазами, медленно моргал, как кот, сигнализирующий о нежелании
нападать.
Это он зря. Я бы сейчас с удовольствием кого-нибудь
покусала.
Лучше всего бы мужа…
— И что ты решила предпринять? — спросил Каллен, усаживаясь
прямо на пол возле нашей с Элоди кровати.
Гости и родственники разошлись по комнатам, поздний ужин прошел
нервно. Я не могла съесть ни кусочка, но отца и его сопровождающих
накормила. Заодно успокоила ошметки комиссии, что не успели за
своим белым лордом в портал: уедут завтра отдельным обозом, лейри
проводят гостей до границы.
— С чего ты взял, что я собираюсь что-то делать? — переспросила
устало, откинувшись на подушку. Мы с Элоди упали на кровать не
раздеваясь, и, что удивительно, главная героиня вдруг повела себя
именно так, как в новелле было описано: умно, заботливо и
ненавязчиво. Поправила мне подушку, накрыла легким одеялом… потом
оценила полученную композицию, пересадила по-другому и принялась
расчесывать мне волосы, совмещая процедуру с расслабляющим
массажем. У меня почти сразу прошла тупая боль в висках и затылок
перестало тянуть.
— Софи, я знаю тебя с рождения, — фыркнул брат. — Кто угодно
может думать, что ты робкая вечно больная ромашка. Одному мне
известно, что если эта ромашка упрется — она своими слабыми
корешками башню своротит. Прорастет втихую и разрушит изнутри. Так
что признавайся.