– Не пойму, – прищуриваюсь я и стараюсь не взорваться. – Ты обо
мне заботишься или подначиваешь?
Он мой характер знает, на меня такие слова, как красная тряпка
на быка действуют.
– Прошу прощения, мы будем продолжать или расходимся уже? – на
крыльце появляется герой вечера, заморыш, которого я не смог
вычислить.
Психолог, бляха, с большой буквы, ага. Не смог понять, что у
пацанчика на уме. А тот даже не пытается скрыть свою гордость. Ещё
бы, только что уделал четырёх типа матёрых мужиков.
Короче, держи меня, Кир, иначе врежу все-таки по его довольной
морде. И не посмотрю, что я вдвое его крупнее.
– Ты не видишь, курим? Закончим и придём.
– То есть будем продолжать, я правильно вас понял? – его
показная вежливость и непробиваемость бесят больше всего.
– Да, твою мать! – не сдерживаюсь я. – Будем!
Из двери неожиданно выбегает собака с пластиковым воротником в
виде воронки. Да чтоб тебя! Нахера люди заводят таких собак? Это
огромный волкодав с мордой ротвейлера, я в них не особо разбираюсь.
И, конечно же, он подскакивает прямо ко мне и внимательно
вглядывается в глаза. Да уйди ты… Иди вон к Киру… Да твою же
мамочку! Пёс начинает лаять. На меня, разумеется…
– Ребят, что тут у вас? – в проёме появляется голова Антохи. –
Джеки, фу! Или как там тебя… Заткнись! Пацаны, говорите потише. Там
прям над нами старуха живёт. В два счета ментов вызовет. Она уже
стучала несколько раз, типа у меня притон. Если накроют, сами
понимаете…
В груди жжёт. Надо уже сделать эту клятую кардиограмму. Второй
год собираюсь...
– Антон, убери пожалуйста этого монстра, пока мы с ним друг
друга не сожрали!
Собак я не люблю почти так же, как они меня. Приятель качает
головой и спускается с крылечка.
– Пошли, Джеки, – говорит он, пытаясь загнать псину обратно.
Но та огрызается, не даётся и, кажется, только разъяряется.
Похоже, она твёрдо решила добраться до моего горла. Я – до горла
молокососа, а Джеки – до моего собственного. Антон кое-как её
оттаскивает и уволакивает внутрь. Заморыш победитель возвращается в
операционную.
– Кир, – киваю я, – нужны бабки. Сколько у тебя с собой?
– Сотка... – он качает головой. – Но…
– Давай, – утвердительно киваю я.
– Мне нужна гарантия, – хмурится. – Давай на твой перстень.
Он показывает на мою правую руку. На безымянном пальце печатка.
Она со мной уже лет тридцать. Вещь старинная и дорогая, и Кир давно
уже предлагал выкупить её у меня за долги. Но для меня она
бесценна, память о делах минувших лет. Сокровище. Я сто раз
говорил, что скорее умру, чем…