— Всё в порядке, любезный, — небрежно отмахнулся я, картинным
жестом поправляя сбившийся набок галстук. — Небольшое недоразумение
с местными гопниками, только и всего. Будьте так добры, приберите
этот мусор, пока не завонялся. Право слово, отвратительное
зрелище!
Стражники засуетились, бесцеремонно вздёргивая охающих и
постанывающих зачинщиков. Те безропотно позволили увести себя, то и
дело испуганно косясь в нашу сторону.
— Можно мне доктора? — попросил один из них. — Я как-то странно
себя чувствую… голова кружится… тошнит…
— Может быть тебе еще постельку мягкую постелить? — хохотнул
кто-то из охранников. — Ваше Благородие?
Настя и Эмми проводили поверженных недругов презрительным
смешком. А Перчинка как-то странно усмехнулась и словно невзначай
коснулась своих шипов на предплечьях.
На какое-то время воцарилась тишина. Даже вездесущие зеваки
предпочитали держать языки за зубами и обходить нас по широкой
дуге. Ещё бы, связываться с Безумовыми — себе дороже! Порвём, как
грелку.
В дальнем углу зала, возле самой невзрачной колонны, облепленной
вылинявшими рекламными плакатами, моё внимание привлёк одинокий
павильон. Вернее, даже не павильон, а неказистая палатка, наскоро
сколоченная из трухлявых досок. На покосившемся прилавке
громоздилась невообразимая мешанина всякого хлама — ржавые
шестерёнки, пыльные склянки с подозрительным содержимым, обрывки
истлевших свитков. Ни тебе мерцающих гирлянд, ни ухоженных витрин,
ни помпезных вывесок. Впечатление было такое, словно владелец
палатки нарочно постарался отпугнуть и без того немногочисленных
посетителей.
Рядом с прилавком, на ветхом ящике из-под какого-то
алхимического концентрата, восседал чудаковатого вида старик. Его
долговязую и тощую фигуру облачал потёртый камзол, когда-то
щегольской, но изрядно полинявший от времени и непогоды.
Всклокоченная седая борода свисала едва ли не до пояса. Из-под
низко надвинутой шляпы с обвисшими полями хитро посверкивали на
покрытом морщинами лице пронзительно-голубые, совсем молодые
глаза.
Старик то и дело прикладывался к помятой жестяной фляжке,
распространяя вокруг себя крепкий аромат самогона. Прохожие
шарахались от него, словно от прокажённого, и спешили поскорее
миновать неприглядную палатку. Но чудака, кажется, ничуть не
заботило всеобщее пренебрежение. Он флегматично потягивал своё
пойло, изредка шевеля корявыми пальцами и бормоча себе под нос
какую-то тарабарщину.