Так что да, мазохист. Звучит
отстойно, но, видимо, это мой новый супергеройский костюм. Теперь
вместо плаща — окровавленные бинты, а вместо маски — страдальческая
гримаса.
Только вот суперспособности пока
подкачали. Где мой лазерный взгляд, телекинез или хотя бы
возможность отращивать новые конечности по щелчку пальцев?
Хотя, стоп. А что, если «мазохист» —
это не просто ярлык, а что-то вроде… особенности организма? Как у
Росомахи, например, с его регенерацией. Может, теперь я тоже смогу
переносить боль не как обычный человек, а как какой-нибудь
супергерой?
Вдруг вместо адских мук я буду
чувствовать лишь лёгкое покалывание, а раны будут заживать за
считанные секунды? Ну, или хотя бы минуты. Было бы неплохо, если
честно. «Превозмогать» — это, конечно, круто и героически, но,
знаете ли, иногда хочется просто пожить без постоянного ощущения,
что тебя переехал паровоз.
Пойду-ка я потренируюсь терпеть боль
— авось прокачаюсь до уровня «бог мазохизма» и смогу вызывать
огненный дождь силой своего страдания. А может, и нет. Может,
просто научусь жить с этим новым «навыком» и использовать его себе
во благо.
А если серьёзно — выбора-то особо и
нет. Либо ныть и гнить в этой дыре, либо принять правила игры и
стать тем, кем меня хочет видеть этот мир — Железным Цветком,
выкованным в адском пламени боли.
Только вот теперь этот цветок,
кажется, научился не просто выживать в огне, но и черпать из него
силы.
Элиза, наконец, удовлетворённо
отложила скальпель, её взгляд скользил по моему телу, словно по
карте неизведанных земель. Я, весь израненный, покрытый засохшей
кровью и потом, с трудом поднялся со стола. Каждое движение
отдавалось болью, но теперь она была… другой. Приглушённой, словно
доносилась издалека.
— Ты удивительный, Железный Цветок,
— сказала Элиза, и в её голосе, помимо привычного холодного
любопытства, проскользнула какая-то новая нота. Что-то похожее на…
восхищение? — Твое тело — это чудо. Настоящий шедевр природы,
созданный для того, чтобы переносить боль и возрождаться из
пепла.
Она подошла ко мне, её легкие шаги
были бесшумны, словно у кошки. Её белоснежное платье, которое
раньше ассоциировалось у меня с больничной палатой и стерильностью,
теперь казалось чем-то… неземным.
Элиза провела рукой по моей щеке, её
прикосновение было неожиданно нежным. В её глазах, обычно холодных
и отстранённых, словно зажёгся огонёк. Огонёк… привязанности?