Михаил
Я старался не думать о том, что нас чуть не поджарила огромная
курица.
Вместо этого отполз в ту сторону, откуда нас тащили круглые. Кто
бы знал, что сказочное тесто может быть настолько кровожадным…
На той самой поляне, где нас повязали, сиротливо валялся
меч-кладинец. Пусть царевна на него фыркала, утверждая, что он
устаревшей версии, но я уже как-то с ним сроднился, как и со
званием рыцаря. Неплохо звучит, что говорить…
По требованию всё той же лягушки, мы нашли на ночь пустующую
нору. Даже знать не хочу, кто до нас в ней ночевал. Но, при моей
попытке туда залезть, меня нагло выставили вон.
— Я буду спать одна! — бескомпромиссно заявила она, прикрывая
вход кучкой мха.
— Так я не против. Там на всех места хватит. Могу даже между
нами Мурополка уложить.
— Мрр-мяу? — оторвался от вылизывания лапы кошачий мудрец.
— Нет, ничего, это я так, к слову, — успокоил его.
— Мужчины спят на улице!
С этими словами, она прыгнула внутрь и забаррикадировала дыру
мхом.
Я уже думал просто вломиться внутрь, всё же места в норе много,
а спать снаружи и холодно и небезопасно — мало ли тут несколько
колобковских банд гуляет, но кот меня остановил.
— Не надо, Миш. Пусть царевна одна спит. Ей действительно не до
нас ночью.
Пришлось делать некое подобие шалаша. Из г… Из палок, в общем. И
затыкивать дыры в низкой крыше (куда я мог влезть чисто ползком)
всё тем же мхом.
Получилось, к слову, совсем не плохо. Ноги, правда, снаружи
торчали… Но, как сказал Мурополк, его всё устраивает и совсем не
холодно. Он свернулся калачиком вокруг моей головы и довольно
заурчал.
Мне осталось лишь порадоваться, что ему не холодно и со вздохом
улечься спать прямо на землю, благо рубаха, выданная волшебным
дубом, была довольно плотной и тёплой. Да и кто, в здравом уме,
будет возмущаться котиком, когда он мурлыкает около твоей головы?!
Даже если этот котик — жуткий зануда.
Утро встретило нас солнышком, проникающим сквозь дырки в шалаше,
а так же мокрой росой на траве. Моя рубаха, а так же спина были
насквозь мокрые. Так что, пока я разжигал огонь карманным огнивом,
которое, вместе с скатертью-самобранкой всё же сохранились у меня
за пазухой, даже после плена у колобков, пришлось трястись от
холода и стучать зубами.
Огонь весело затрещал, пожирая мох и прутья из ночного шалаша,
пуская во все стороны едкий дым. Я сел как можно ближе, стараясь не
трястись так сильно.