…Огонь всегда был его стихией.
Горячий, радостный, неутомимый. Ему нравилось наблюдать за танцем
пламени, чувствовать его силу, его неукротимую искрящуюся жизнь в
своих ладонях.
Он никогда не боялся огня.
До этих пор.
…Огненный кокон был беспощаден. Он
не сжимался полностью, даря пленнику долгожданную смерть, но и не
выпускал его. Пространство внутри звенело от чудовищного жара,
который пронизывал кожу и кости, проникая до самого сердца, обжигая
кровь.
Выжигая душу…
А еще были голоса.
Голоса появлялись в гудении и треске
пламени. Они шептали и плакали. Обвиняли. Издевались. Звали на
помощь. Раздирали сердце.
Он обхватывал голову руками, чтобы
ничего не слышать, но мучители не исчезали. Они звучали в голове,
мыслях, памяти…
«Клятвопреступник».
«Убийца».
«Предатель».
«Зачем ты это
делаешь?».
«Остановись!».
«Почему?».
Почему, почему, почему?!
Я не предатель!!!
Я не могу быть предателем. Я просто
не могу…
Но голоса говорили другое. Он не
хотел им верить, не хотел слышать…
Но они не давали покоя. Они терзали
его, пока все его сознание не начинало содрогаться от безмолвного
вопля, разламываясь на части.
А иногда они умолкали. Это
происходило, когда в бликах огня появлялись те глаза.
Глаза были синие. Чисто,
бархатно-синие, прохладные – как глоток родниковой воды среди
лихорадочного оранжевого марева.
И очень грустные.
Сквозь огненную пелену медленно
проступали тонкие черты девичьего лица – хрупкого, как у феи…
Короткие волосы необычного голубоватого оттенка, мягкие, как
перышки птицы. Очень нежная кожа.
Он не мог вспомнить ее имени. Но он
знал ее. Знал уже тысячи лет…
Он не мог вспомнить и ее голоса. Она
не произносила ни слова. В ее взгляде не было ни упрека, ни
обвинения, ни ярости. Только печаль и… сочувствие? В синих родниках
медленно собиралась влага, прозрачные капли скатывались по щекам,
недоступные жадному пламени.
Она плакала… из-за него?
Это было невозможно вынести.
Он протягивал руки, не замечая
жалящих огненных стрел, пытался стереть слезы, хотел сказать ей,
что не стоит так горевать о нем... Но пересохшие губы не издавали
ни звука. А руки не могли до нее дотянуться. Никак не могли…
А она все смотрела, и слезы стекали
по ее щекам, крупные, влажно мерцающие, горячие.
Горячее пламени.
И огонь, словно испугавшись этих
слез, отступал. На одну секунду.