Но стоило подумать, что наказания удастся избежать, и к ней вернулось присутствие духа. Шагая за своим новоиспеченным начальником, Мошка проникалась чувством мрачного удовлетворения. «Должно быть, я насквозь испорчена», – думала она. Но правда заключалась в том, что сожаления о сгоревшей мельнице перевешивало нежелание давать Кленту сведения для доноса.
«Я больше не увижу все это, – размышляла Мошка, удаляясь от знакомых мест. – Никогда».
Путь стелился под ноги. Вскоре Мошка зайдет так далеко, как не заходила никогда. Она уже предвкушала это острое ощущение, но, к ее удивлению, знакомый лес перешел в незнакомый совершенно незаметно. Трели пробуждающихся птиц казались ей голосами преследователей.
Тропа шла неровно: она то поднималась, будто опасаясь потерять из виду верхушки холмов, то снова ныряла в низину, пугаясь прохладного ветра; иногда она словно забывала что-то и возвращалась, чтобы вскоре повернуть обратно. Наконец тропа вышла из-под деревьев к каменистому речному берегу и успокоилась. Дальше пошла нахоженная, уверенная в себе дорога.
– Стой, – сказал Клент. – Ну-ка подними лицо, благородная дама.
Он вытер ржавчину с Мошкиных щек, поправил накидку, чтобы скрыть пятна грязи, и сказал со вздохом:
– Тут я бессилен. Будем надеяться, что добрые жители Суровой Качели не примут тебя за лесного духа, пришедшего кусать детей за нос.
– Мы идем в Суровую Качель?
– Да. Все будут думать, что мы идем в Высокий Клин, где пересекаются главные дороги, а оттуда – в столицу или Пинкастер. Никто не догадается, что мы идем в портовый город.
– Так мы что – поплывем на лодке?
Клент ничего не ответил.
Река вывела путников из леса, и они зашагали по травянистому склону, уставленному стогами сена. Поперек склона были выдолблены широкие уступы, чтобы было удобнее обрабатывать землю. Со стороны казалось, что по холму прошлись гигантскими граблями.
Мошка завороженно смотрела на крестьян в кожаных жилетах, свободных рубахах и широкополых шляпах с пряжками. Все женщины носили простые платья из грубой материи, куда свободнее, чем одежда Мошки. На головах красовались белые чепцы, поверх них – широкие соломенные шляпы, завязанные разноцветными лентами на подбородке. Мошка же, как и все чогские девушки, носила плотно прилегающий капюшон из вощеной парусины, пахший прогорклым жиром, но защищавший от воды. Ей казалось странным надевать сразу два головных убора, но, судя по тому, как ей вслед хихикали местные девушки, ее одежда тоже вызывала у них недоумение.