– Ина, как ты себя чувствуешь? – устало спросил бывший телохранитель.
– Всё хорошо, лорд Тейлин, – ответила я, улыбаясь через силу и пряча внутрь слёзы и боль: нельзя показывать чувства, если знают, что у тебя на душе, знают, куда бить.
– Ина! Забери тебя Великий Тёмный! – магистр подскочил и встряхнул меня так, что даже клацнули зубы. – Ты как была глупой девчонкой, так и осталась! Прячешь всё в себя и думаешь, что делаешь легче другим? Никакой Целитель не сможет исцелять чужие души, пока свою не вылечит!
Кайрис прижал меня к себе и что-то ещё шептал о боли, о Целителях, а я вцепилась в него, как в солнечный луч в холодной воде, и впервые за эти годы разрыдалась, ни от кого не таясь. Постепенно всхлипы стали тише, а объятья разжались, отпуская меня на волю. Затем магистр усадил меня на стул возле кровати, а сам устроился на полу напротив.
– Ина, после сильного личного потрясения Целители выгорают дотла и погибают в течение полугода. В них что-то отключается, наверное, желание жить. Но иногда мы сильнее обстоятельств, сильнее боли. Ты сильная девочка. Запертая память лишь защитная реакция. Исчезновение дара – попытка выжить любой ценой. Не запирай в себе свою боль, позволь твоим друзьям быть рядом, когда тебе тяжело. Твой дар проснётся снова, когда ты победишь свой страх и свою боль. Дай время своему кольцу привыкнуть к тебе, принять тебя, стать тебе друзьями. Только вместе вы сильны, поодиночке каждый слаб. Всё наладится, только не сдавайся, ладно?
Я кивнула бывшему телохранителю. Слова закончились вместе со слезами. Лорд Гейд всё время говорил о том, что наши эмоции и чувства – наша слабость. Тот, кто знает нас, наш враг. Я верила ему. Верила, что он ведает больше меня. То, что говорил Кайрис, было совершенно другим.
Весь мой привычный мир разрушен до основания. Вся моя жизнь умещается в коротком временном промежутке. Вся моя вера – слова других людей. Сейчас я не чувствовала ничего, кроме опустошения и греющего мою руку кроваво-красного рубина.
– Сегодня отдыхай, а завтра утром начнёшь заниматься. – Магистр обернулся на выходе, но, не увидев никакой ответной реакции, прикрыл дверь.
Я встала со стула и подошла к окну. Снаружи догорал закат, и ало-чёрные тени окрашивали Магистериум, придавая ему мрачный, даже жестокий, вид. Розовый кварцелин в зареве последних солнечных лучей казался покрытым спёкшейся кровью. Какой будет моя жизнь здесь?