Раненый немного помолчал, а потом, также шёпотом, при каждом произнесённом слове непроизвольно хватаясь за грудь, спросил:
– Много… наших… уцелело?
– С вами… – пока семеро, – ответила грустно Мария.
Сильвио, прикрыв глаза, надолго замолчал.
Появился Родригес с более-менее ровными палками, и Игнасио приступил к «ремонту» ноги раненого. Мария, как могла, стала помогать ему.
Игнасио быстро и ловко обложив поломанную ногу деревяшками, замотал её оторванным куском ткани от платья Марии, и завязал узел.
Сильвио, стиснув зубы и закрыв глаза, терпел боль, но иногда, когда было совсем уж невмоготу, он издавал стон и скрипел зубами.
– Ну, вот! Через месяц нога срастётся, и ты будешь опять как новенький! – пошутил Игнасио, закончив работу.
– Спасибо… тебе!
– Даа, не за что! Выздоравливай! – ответил «знахарь», и стал смотреть в сторону, разрушенной до основания, деревни.
– Игнасио! Мария! – послышался голос Мигеля, – куда запропастился этот чёртов лентяй, Родригес? Нам одним не управиться до темноты!
– Родригес, Мария! Пошли! Надо помочь Мигелю, – поднимаясь с колен, приказал Игнасио.
Было уже совсем темно, когда они, перенеся раненого, укрылись в импровизированной крепости.
Голод всё настойчивее давал о себе знать, а потом и холод. Пока они работали, он не донимал их, а сейчас…
Сейчас я съел бы даже…, Мигель на мгновение прикрыл глаза, и перед его взором тут же предстал кусок поджаренного мяса пекари и печёная картофелина…
– Как есть хочется! – услышал он жалобный вздох одной из девушек.
– До утра придётся потерпеть, – начал их успокаивать Хосе, а утром…
– Утром придётся перебираться на другую сторону, поближе к огородам, – вступил в разговор Игнасио, – может, на наше счастье, не всё смыло, а сейчас отдыхайте! Утро вечера мудренее!
Изгои немного повозились, чтобы поудобнее устроиться на набросанных толстым слоем ветках и, наконец-то один за другим, притихли.
То с одной стороны импровизированного лагеря, то с другой, нет-нет, да раздавались тихие вздохи. Каждый из находившихся здесь людей, случайно или преднамеренно пощажённых природной стихией (Богу об этом лучше знать), наверное, представил себе завтрашний день. И задумался о своём будущем: и, конечно же, у всех на уме был один вопрос – что стало с моими родными – отцом, матерью, братьями и сёстрами…? Страдали они, погибая под натиском стихии, и как сильно? Но ответа не было – мёртвые не могут говорить.