Время от времени камера исчезала, и я проваливался в иногда яркие красочные солнечные сладостные, иногда мрачные тревожные, иногда страшные воспоминания….
Солнце исчезло. Его поглотила мрачная чёрная туча, стремительно налетевшая с запада. Стало темно. Яростный ветер остервенело закружил в бешенном хороводе дорожную пыль, листья и мусор. Под его мощными неукротимыми порывами надсажено кряхтели вековые дубы, тополя и липы. До земли покорно изгибались и жалобно стонали молодые деревца в крестьянских дворах.
Кадр рассыпался. Пропали глубина планов и перспектива пространства.
Лес дальнего плана, ещё каких-то пару минут назад оттенявший бесконечное величественное лазоревое небо живописной причудливой сине-зелёной волной пожух, потемнел, стал плоским, недопустимо приблизился, навалился на второй план, скомкал
и поглотил его.
Поле среднего плана: спокойное величественное переливающееся на солнце всеми оттенками жёлтого сделалось глухого унылого осеннего охристо-серого цвета.
Яркая розовая церквушка переднего плана с белоснежным фронтоном, фризом, колоннами, резными оконными наличниками и элементами барабана центрального купола. С позолоченным сверкающим под солнцем куполом и крестом сразу потемнела и стала похожа на убогую декорацию скверного провинциального театра.
Режиссёр оторвал взгляд от видоискателя. Подавленно огляделся окрест. Встретился с виновато-сочувственным взглядом оператора, и словно впервые увидел съёмочную площадку. Замерших в ожидании его «высочайшего вердикта» рабочих. Актёров безнадёжно ожидающих заветную команду и сухой щелчок хлопушки. Бесцельно-бестолково слоняющуюся по площадке массовку….
Режиссёр просверлил небо тяжёлым недобрым взглядом и отменил съёмки.
– Напьюсь. Определённо сегодня напьюсь. Гори всё белым пламенем. – Подумал, расстроенный пропавшим съёмочным днём режиссёр, и не на кого не глядя, побрёл к автомобилю.
2
Соединённые штаты Америки. 1864 год
Полковник Дэнсмор лежал в дальнем отсеке госпитального
каземата. Его седовласая голова с красивым, но теперь пергаментно-бледным из-за большой потери крови лицом безвольно отвалилась к левому плечу, и казалось, что полковник прислушивается к стуку своего сердца. Но это только казалось. Полковник не приходил в сознание уже сутки. С того момента когда солдаты подхватили отброшенное взрывом фугас его беспомощное израненное тело. Он не помнил, как под ураганным огнём его несли сюда в каземат. Как шатающийся от усталости доктор Каммингс несколько часов колдовал над ним, извлекая осколки и