Только вот не знал этот чинуша, с кем связался. Подобные ему напоминают петуха в своем курятнике, эти люди уверены, что они – хозяева мира, все остальные – их потенциальные жертвы.
«Не так все просто в этой жизни, дядя».
Огромный глупый кабан может, походя наступить копытом на спящую юную рысь, только вот чем закончится эта встреча?
Все, пора.
Час настал, змея выпустила жало.
В голове ледяное спокойствие, сознание чисто, как горный хрусталь, в груди ни капли возбуждения, эмоции – прочь!
Скользнув к сброшенному кучей одеянию храмового служителя, она без труда нашла искомое – богато украшенный самоцветами ритуальный кинжал с обоюдоострым бронзовым лезвием. Ох, а заточен как!
Зажав в руке убийственный предмет, Элао замерла на миг. Что делать с этой мразью? Зарезать, как свинью?
Нет. Такого блага он не заслужил.
Решение пришло мгновенно.
«Да! Это именно то, что надо».
В душе ни намека на сострадание, терзания совести. С малых лет она усвоила: воздаяние должно быть адекватно содеянному.
Мстительница шагнула к распростертому, оглушенному винными парами, полностью обнаженному человеку и буднично, будто шинкует кровяную колбасу, одним ловким движением отсекла вялый детородный орган вместе с мошонкой.
Девушка не впервые использовала оружие, но на этот раз результат превзошел всякие ее ожидания. Быть может она задела ненароком крупную артерию в паху, но из куцего обрубка ярко-алой струей (цвет которой был хорошо различим даже во тьме) упругими толчками обильно хлынула влага жизни, заливая постель и все вокруг, оттеняя темные пятна уже свернувшейся крови ее потерянной девственности.
Разбуженный сильной болью мужчина заорал раньше, чем пришел в себя. Озираясь, ничего не помня (видно много он принял накануне), не понимая, где находится, почтенный Ка-Ахор вопил благим матом, инстинктивно прижимая ладони к промежности. Меж толстыми сардельками пальцев бурным фонтаном била густая красная жижа.
Через мгновение покалеченный окончательно пришел в себя. Опалив яростным взором хрупкую деву, мигом все вспомнив, он прорычал:
– Т-ты!
Тут его взгляд метнулся к ее левой руке, с зажатым в ней причинным органом. В секунду поняв всю трагичность произошедшего, сраженный «Голиаф» простонал:
– Гадина, что ты сделала?
– Что заслужил, ублюдок, – ее голос был холоден и ровен.